Об исполнении доложить

Яковлев и Сомов самым тщательным образом подобрали исполнителей дерзкого замысла. Сомов считал, что в операции должно принимать участие максимум человек восемь-десять. Им легче проникнуть незамеченными в город, а после операции — рассредоточиться. Леша Соловей побеспокоился о питании: «На случай, если уйти не успеем, немцы перекроют дороги, и нам придется отсиживаться в укромном местечке». О том, что после разгрома особняка и исчезновения фон Креслера поднимется переполох, догадаться было нетрудно. Перед подпольщиками встал вопрос: куда девать пленного? В Сомове проявился смелый, инициативный разведчик, умеющий разумно рисковать. «Мы с Лешей и Креслером спустимся в подвал моего дома. Подвал глубокий и надежный. Сам дом надо взорвать. На развалинах и пожарище искать не будут». Идея всем понравилась. Возражал лишь Яковлев. «Вдруг в подвале вас так замурует, что и выбраться не сумеете?» Леша Соловей, ярый поклонник сомовской идеи, отстаивал смелый вариант. «Отсидимся с недельку, а когда поутихнет, как-нибудь ночью откопаете». Яковлев настоял, чтобы был подготовлен тайник. Его оборудовали через улицу от особняка контрразведки, во дворе, где жила двоюродная сестра Леши Соловья, построили бункер.

Когда основная подготовка уже заканчивалась, неожиданно возникли споры: кому руководить операцией? Вначале само собою подразумевалось, что ее будет проводить Яковлев — имеющий профессиональную подготовку. Но Сомов запротестовал:

— У меня с фон Креслером особые счеты, поэтому прошу доверить руководство операцией мне.

Яковлев возражал:

— Николай Лаврентьевич, вы, по существу, остались единственным руководителем подполья. Операция рискованная, и если с вами что-то случится, то подполье будет полностью обезглавлено.

О том, что в отделе военной разведки абвера работает советский разведчик по кличке Сынок, имели право знать лишь те, кто непосредственно с ним связан. Таковы неумолимые условия конспирации. Нарушение их — равносильно измене Родине. Поэтому Яковлев не мог посвятить Сомова во все наши замыслы. Сомов знал только общее положение: фон Креслер — крупный гитлеровский контрразведчик. Сомов обладал достаточным тактом, чтобы не спрашивать у меня и у Яковлева: а какие именно виды мы имеем на этого гитлеровца. Но сейчас в нем жил воин. Он считал, что взять фон Креслера — дело чисто партизанское.

— Поймите, Борис Евсеевич, я тоже имею право на солдатский риск, я должен принять участие в операции, как того требует моя совесть. Иначе я потеряю веру в себя, а вместе с этим — право… руководить людьми, посылать их на смерть во имя Родины.

Яковлев сообщил мне о настойчивом желании Николая Лаврентьевича принять участие в операции.

Потребность в действии… На фронте такое случалось. Твои друзья — в непрерывных атаках и контратаках. Они громят оккупантов, а ты до поры до времени — в резерве. Конечно, придет и твой черед. Но когда? И появляется неотвратимая потребность в действии. Надо однажды подняться в атаку вместе со всеми, добраться до вражеских окопов и, полоснув автоматной очередью по стреляющим в тебя фашистам, спрыгнуть на дно окопа, ввязаться в рукопашную. Вот и у Сомова накопилось. Ему нужен был личный успех, участие в бою. И если такого участия не будет, то последует некое увядание души. А Сомов — человек особого склада, с повышенной нервной возбудимостью, мягкий, чуткий. Такие склонны к самоанализу, к повышенной требовательности к себе. Понимая, что именно ждет Николай Лаврентьевич лично для себя от тщательно подготовленной, важной операции, я отправил Яковлеву радиограмму: «Против участия Бати под вашим руководством принципиальных возражений не имею».

По замыслу Яковлева, партизаны должны были проникнуть в Светлово по одному и в разное время, а собраться у двоюродный сестры Леши Соловья, которая жила от особняка через улицу: «Если садами — это совсем рядом».

Сомов вместе с Яковлевым и еще одним партизаном шли по неширокой лесной дороге. Редкие подводы разбили колесами некрепкий дерн, обнажили песок. Кое-где он тянулся широкой полосой. В сухое время года на таких сыпучих перекатах нога вязла по щиколотку, но сейчас дожди уплотнили грунт. Идешь по нему, как по асфальту.

Путь привычен, в этих глухих местах безопасен. Идут трое, ведут между собою непринужденный разговор. Яковлев — левее всех: обходит большую лужу.

Грянул взрыв. Бориса Евсеевича кинуло на землю взрывом мины. Это была первая мина из серии тех, которые каратели ставили на возможных партизанских тропах.

Сомов — к поверженному.

— Живы!

Яковлев чувствовал в плече острую боль. Пошевелил рукою, боль усилилась: все поплыло в глазах, стало терять привычные очертания.

— Наткнулся на противопехотную мину. Должно бы ударить по ногам, а попало в плечо, — констатировал он с невольным удивлением.

— Откуда здесь мина? — недоумевал Сомов.

— Нас с вами ждала.

Сомов осмотрел Бориса Евсеевича. Оказывается, осколки повредили не плечо, а левую руку, прошили ее снизу. Видимо, пострадавший, падая, взмахнул ею.