Об исполнении доложить

«На днях из-под расстрела бежал важный государственный преступник, бывший председатель Светловского райисполкома Сомов Николай Лаврентьевич. Он виновен в смерти многих немецких солдат и офицеров, а также мирных граждан, которые наладили тесный контакт с армией-освободительницей.

Все, кто знает о месте пребывания Сомова, обязаны немедленно сообщить в полицию.

За оказание любой помощи беглому преступнику виновные будут расстреляны, их имущество конфисковано, а все родственники репрессированы.

За поимку важного государственного преступника назначена награда в двенадцать тысяч марок.

Комендант Гюнтер»

В ту ночь долго не гасили в доме Марфы Кушнир свет: все обсуждали, где бы мог быть Николай Лаврентьевич да как бы ему помочь.

Под утро у Марфы в доме появился еще один гость: сестра Татьяна. Как она прорвалась через патрулей, которые бдительно охраняли по ночам ивановские улицы!

Поцеловались, Марфа с тревогой спросила:

— Или что в Горовом случилось?

Татьяна говорит:

— Лешик-то мой хворост в сарае рубал, и как-то угораздило борону на ногу свалить.

Марфа начала спешно собираться.

— Беда-то какая! Я сейчас, сейчас…

Собрала, что может ей пригодиться, чтобы унять кровь, чтобы отвести заражение.

Татьяна говорила:

— Уж так кровь хлыщет, так хлыщет. И ножонку натуго перетянула, не унимается.

Григорий Данилович, внимательно прислушивавшийся к разговору сестер, всполошился:

— Да разве жгут долго держат? Передавит кровеносные сосуды, придется ампутировать конечность. Пойду погляжу.

Татьяне только этого и надо. Не хочет она говорить о чужих секретах при Луше.

Когда выбрались за Ивановку, Татьяна остановилась перевести дух и выпалила:

— И не с сыночком моим беда, Николай Лаврентьевич у меня в хате! Только уж больно плох. Перебили все косточки на руках. И спина — страшная. Притронуться не к чему.

Увидел Григорий Данилович своего зятя, расплакался. -Целует, как маленького ребенка: и в глаза, и в лоб, и в щеки, а у самого слезы ручьем.

— Сколько горя расплодилось на нашей земле…

Долго осматривал и ощупывал распухшие синие руки Николая Лаврентьевича, потом со скорбью подытожил:

— Нужно ампутировать обе кисти.

И все, кто был в хате, притихли.

Николай Лаврентьевич, может быть, один из всех остался внешне спокойным. Он давно понял, что руки пропадают.

— Неужели нельзя избежать этого варварства? — спросил, поморщившись, Никитин.

— Сегодня — кисть, завтра — по локоть. А через неделю вообще будет поздно, — ответил Григорий Данилович. — Давай, Марфа, прикинем, что у нас есть, — предложил он.

— Григорий Данилович, — вновь обратился Никитин, — я понимаю, что вопрос мой не из самых умных… Но скажите, эта операция опасна? Ведь вы будете оперировать не просто вашего родственника, а руководителя подполья. Он очень нужен людям. Вы понимаете, какая ответственность ложится на вас?

— Молодой человек, — с грустью ответил врач, — для вас он руководитель, а для меня сын. Операция варварская. Мне совершенно нечем ее обезболить.-

— Он прошел через самые изощренные пытки… И выдержал! — заверил Никитин.

Николай Лаврентьевич молча смотрел на опухшие руки. Пока он еще может пошевелить пальцами, почувствовать их, а завтра… Останутся обрубки. Две культи… Безрукий. Для подполья обуза.

Топили плиту, грели воду. Григорий Данилович развел в миске марганцовку и велел Сомову опустить в нее правую руку.

— С правой начнем, она выглядит хуже. Пусть чуток продезинфицируется. Потом завяжут кисть стерильной салфеткой…

— Григорий Данилович, — встревожился Никитин. — Подождите немного. Должны явиться бойцы партизанского отряда. Надо провести одно оргмероприятие. Вы, наверно, слыхали, что фашистам удалось разгромить подпольный райком: Караулов тяжело ранен, Лысак погиб. Из секретарей в строю остался один Николай Лаврентьевич. Но кто-то должен продолжать борьбу с оккупантами, поднимать людей, сплачивать их. Вот и надо создать инициативную группу, которая, до слияния нашего отряда с бывшим карауловским, временно взяла бы на себя функции подпольного райкома. Николай Лаврентьевич может болеть, но группа будет действовать.

— Операцию нельзя откладывать.

— Но Николай Лаврентьевич должен подписать протокол организационной группы.

— Знаете что, молодой человек! — возмутился врач. — Вопрос идет о жизни и смерти. Минуты могут решить исход.

— Райком действительно надо пополнять новыми людьми взамен выбывших, — вмешался Сомов. — Я подпишу протокол. Преемственность — большое дело в партийной работе.

Люди, которых ждали, вскоре явились. Они заполнили собой хату. Стало тесно.

Марфа глянула на командира и остолбенела: тот самый капитан, который несколько дней тому побывал у нее в хате. И капитан узнал ее. Обрадовался:

— А, старая знакомая. Здравствуйте! — Он пожал Марфе руку. — Вот, Николай Лаврентьевич, кому надо сказать спасибо за мясо. Замечательная женщина. По-моему, ее надо считать членом нашего партизанского отряда.

Рассказ капитана ошеломил Марфу. Она подумала: «Не для себя же, для раненого товарища старался, для Николая Лаврентьевича…» И исчезла обида.