О!

Олэну хотелось стукнуть его физиономией о машинку, так чтобы зубы посыпались на клавиатуру.

– Я жил в гостинице… – начал он и умолк.

– Давай-давай, мы послушаем, – подбодрил его Поль.

– Хозяин не требовал, чтобы все заполняли карточки, а я не хотел бы навлечь на него неприятности…

– Не понимаю, – сказал Поль. – Если совесть твоя чиста, зачем было прятаться в подозрительной гостинице?

– Мы с хозяином познакомились в Ницце… после моего… несчастного случая, ну, сами знаете… А потом столкнулись уже в Марселе. Я сидел без гроша. Парень предложил мне комнатушку в своей гостинице… Я и согласился. В таких случаях не до жиру.

Машинка снова затарахтела. Старик-полицейский бубнил себе под нос ключевые слова:

– …неприятности… познакомились в Ницце, в тюрьме… сидел без гроша…

– И долго ты у него жил?

– Год.

– Не платя?

Олэн кивнул.

– Черт! Твой приятель – воплощенное гостеприимство!

– Он знает, что я отдам долг.

– Тогда пусть запасется терпением, – проворчал старик, засовывая в каретку новый лист.

Поль неожиданно сунул Олэну под нос фотографию Франсуа Кантэ. Тот и глазом не моргнул.

– Это Франциск Первый. Ты его знаешь?

– Да, видел фото в газетах.

– А этого?

Поль показал ему фотографию толстощекого типа в очках. А потом – без очков. Это был предшественник Франсуа Кантэ – Жан Фонтенак. Когда-то Олэн возил и его, и всю банду. Акулы тихих вод.

– В жизни не встречал, – уверенно сказал Олэн.

Поль стоял за его спиной и держал снимки сантиметрах в пятидесяти от лица. Второй полицейский наблюдал за реакцией.

– Я его никогда не видел! – снова проговорил Олэн.

– Мне тебя жаль… Это бармен кафе «Золотая клетка» на улице Паради в Марселе… Именно там ты, говорят, проводил большую часть времени. – Он достал фото девицы в узком белом платье до полу. – А ее?

– Певица? – осторожно спросил Олэн. Некоторое время они жили вместе.

– Верно.

– Ну, должно быть, я ее где-нибудь слышал… Да… очень возможно… В конце концов я не всегда сидел на мели… А насчет бармена… наверное, я просто не обращал на него особого внимания – как и все прочие марсельцы, в «Золотую клетку» захаживал, не отпираюсь.

Поль дал ему почитать показания певицы и бармена. Оба, не вдаваясь в подробности, заявляли, что знакомы с Олэном, Франсуа Кантэ и Жаном Фонтенаком.

Столь же единодушно и бармен, и певичка утверждали, что несколько лет назад Фонтенак познакомил Олэна с Кантэ, после чего те вместе уехали из Марселя и Олэна больше никто не видел.

– Ну как, в твоих планах на первую половину дня понедельника, десятого сентября ничего не изменилось?

– Да что это за день такой? Носом чую, тут что-то серьезное… Объяснили бы хоть! Кого-нибудь прикончили? Так я не убийца, честно говорю!

Олэн прижал руку к сердцу.

– Кантэ мертв, а коли ты хочешь отдуваться за братьев Шварц – дело твое.

Поль достал и их фотографии.

– Сам ты не убийца, но убийц выгораживаешь, так что, по-моему, разница невелика…

Олэн схватился за голову.

– Чего вы еще напридумывали? Что все это значит? Вы же видите, я полный ноль… неудачник!.. Побирушка!.. – Он встал и развел руками. – С тех пор как у меня отобрали права, я перебиваюсь кое-как, ползаю на брюхе… Я даже ходил с протянутой рукой! – выкрикнул он. – Да-да, представьте себе, просил подаяния! – Олэн показал, как это делается. – Хуже того, мне помогали женщины… – Он всхлипнул. – А ведь у меня тоже была гордость! Вы, наверное, и не знаете, каково брать деньги у женщины! – Полицейские расхохотались. – Ага, вам смешно! Легко вам смеяться! – Олэн почувствовал, что на губах появилась спасительная пена, и еще наддал. – Вам не понять, что значит опускаться! Опускаться! Опуска-а-а-аться!

Он вдруг умолк и рухнул на стул, закрыв лицо руками. Оба полицейских воздели очи горе и принялись собирать бумаги и фото.

– Если это притворство, то разыграно превосходно, но, учитывая обстоятельства, по-моему, концертного номера маловато, – заметил Поль. – Мы умываем руки. Объясняйся теперь с судебным следователем. Но предупреждаю: он вызовет свидетелей из Марселя. А там наверняка найдется десяток людей, готовых присягнуть, что ты знал Кантэ и Шварцев. И тебе не отвертеться от знаменитого понедельника десятого сентября… – Он немного помолчал. – А вот если сам расскажешь правду, это зачтется.

Олэн как воды в рот набрал.

– Ты ведь был всего-навсего шофером, правильно? Но твое упорство может навести на мысль о гораздо более значительной роли в банде… да, гораздо более значительной…

Олэн не ответил. Лишь поглядел на них, как побитая собака, и с хорошо рассчитанной медлительностью покачал головой.

– С ума сойти… просто не верится, что все это происходит со мной… – пробормотал он.

Поль вызвал конвойного и велел отвести Олэна обратно в камеру.

Пралине, скорчившись в углу, лизал кубик маргарина. Поразительно, до чего у него широкий и толстый язык.

Остальные, усевшись тесным кружком, играли в «злодейку» (карты пронесли в камеру контрабандой, но надзиратели их пока терпели). Лишь мошенник, сидевший лицом к двери, вскинул глаза на Олэна, да и то без всякого любопытства.