О!

Пралине лежал, опираясь на локоть и без выражения взирал на неясные в сумерках силуэты, на грязь и беспорядок, царившие в жалкой камере.

Он улегся, не ответив, и Олэн, не зная, как себя вести, молча ждал продолжения. Глазок на двери приоткрылся. Вечерний обход. Охрана прошлепала к соседней камере.

Потом был еще один обход. Пралине шевельнулся – он больше не спал.

– Ни у кого… у себя… – вдруг доверительно шепнул клошар. – Сам себе хозяин…

Это означало, что у него была жена, возможно, дети, машина, загородный дом… «Наверное, жена смылась с другим, – подумал Олэн, – а после этого опуститься проще-простого – дорожка под королевские арки парижских мостов как намылена… Да и друзья, словно радуясь, что им подобный летит вниз по наклонной плоскости, стараются помочь. Они пьют вместе с вами. Но, пока вы уговорите литр, сами выхлебнут не больше наперстка…»

Олэн пожалел, что стал расспрашивать Пралине. «Наверное, я причинил ему чертовскую боль», – сказал он себе.

Но клошар, как ни в чем не бывало, посреди ночи встал подкрепиться. Он, не чинясь, принимал все, что давал ему Олэн. И даже назвал свои любимые продукты: сырой лук, маргарин и сахар.

Олэн покупал все это в буфете и держал в картонке. Однако он старался не смотреть, как его новый приятель кусает луковицу, будто яблоко, следом кидает в рот кусочек сахара и шарик маргарина величиной с орех, а потом, вытаращив глаза, энергично двигает челюстями.

Такая еда комом ложилась на желудок, и, заваливаясь спать между Олэном и стеной, Пралине рыгал до бесконечности.

– Может, обменяемся барахлом? – предложил Олэн. – Мне в любое время пришлют из дома другой… костюм.

– Ежели тебе охота – давай, мне плевать… Лишь бы удружить приятелю…

Наутро, Олэн, стиснув зубы, натянул на себя убогие тряпки клошара.

Ткань с обеих сторон пропиталась грязью и стала скользкой. Глазурь – да и только… а уж вонь…

Никто из сокамерников не заметил начала метаморфозы.

Пралине благоухал в камере уже дней пятнадцать. Ни на какие оскорбления он не реагировал, а администрация тюрьмы не отзывалась на бесконечные жалобы шестерых тамошних обитателей.

Отчаявшись, те решили держать Олэна и Пралине на карантине.

Олэн сделал из картона шашки. И они с бродягой, сидя в своем уголке, день деньской играли. Размеренность и однообразие убаюкивали. Обычная рутина… все по расписанию: прогулки, раздача баланды, буфет… Олэн вспоминал о гигантской шахматной доске братьев Шварц.

Он перестал мыться и причесываться и теперь безмятежно ждал, когда его отвезут во Дворец правосудия знакомиться со следователем.

Как-то утром громкоговоритель из коридора рявкнул:

– Двенадцать-двадцать пять, Олэн… Двенадцать-двадцать пять, Олэн…

Арестант приготовился, ожидая, пока дежурный откроет дверь.

Он надел свой собственный пиджак, не забыв предварительно повозить его по полу.

Олэн думал, что его поведут через внутренний двор к перевозке, но конвоир, спустившись по лестнице, резко свернул в сторону и впустил Олэна в один из кабинетов с застекленной дверью – обычно там адвокаты встречались со своими подзащитными.

Двое мужчин в штатском спокойно курили. Тот, что постарше, сидел за столом с портативной пишущей машинкой. На углу стола лежало довольно пухлое досье.

Младшего Олэн сразу узнал. Это был Поль. Он указал арестанту на стул, внимательно разглядывая мельчайшие подробности его своеобразного туалета. И первые впечатления еще больше укрепились.

Олэн, натянуто улыбаясь, попробовал спасти положение.

– Свою одежду я берегу до освобождения… а пока приятель одолжил кое-какое барахлишко…

– А тут большего и не требуется, – в тон ему отозвался Поль. – Послушай, прежде чем передать дело в суд, я хочу спросить тебя кое о чем… Например, где ты был в понедельник десятого сентября с семи до полудня?

– В понедельник десятого сентября? – переспросил Олэн.

– Вот именно… в понедельник десятого сентября, – твердо сказал Поль.

Олэн сел, подперев подбородок рукой, и стал судорожно выдумывать менее вредное времяпрепровождение, чем налет на банк почтенного месье Финберга.

– Это не бог весть как давно… и месяца не прошло, – поторопил инспектор.

– И потом, понедельник – первый день недели, сразу после воскресенья, – добавил старший полицейский. – Может, так вам будет легче припомнить?

– Я был в Марселе! – заявил Олэн. – Уж в этом-то я абсолютно уверен.

– В добрый час! – воскликнул Поль. – Это уже кое-что.

Защелкали клавиши пишущей машинки. Полицейский печатал не очень быстро и от усердия высунул язык.

– «Я был в Марселе… – повторил он, – …уж в этом-то я абсолютно уверен…»

– Ты работал? – спросил Поль.

– Нет… только не в сентябре… в сентябре я не работал…

– Так чем же ты занимался? Дома сидел?

– Как всем людям, случалось и дома посидеть…

– Будь любезен, назови нам адрес!

– Ну… так вы ж его знаете!

– Это который на документах?

– Да.

– Нет, приятель. – Поль открыл досье и вытащил исписанный листок. – Исчез в неизвестном направлении пять лет назад… Мне очень жаль, но придется тебе найти адрес получше.

– И, желательно, настоящий, – добавил второй полицейский.