О некоторых сюжетных источниках «Капитанской дочки»

На этот сюжет, получивший широкое освещение в русской периодике[13], вскоре был написан роман Софи Коттен «Élisabeth; ou les exiles de Sibérie» (1806), причем появившийся через год русский перевод — «Елизавета Л*, или Нещастия семейства, сосланного в Сибирь и потом возвращенного» — имел подзаголовок «Истинное происшествие». Героиня Коттен, превратившаяся в дочь сосланного в Сибирь польского аристократа Станислава Потовского (Stanislas Potowsky[14]), пешком идет в Петербург, однако на подступах к Москве узнает, что новый император приехал сюда короноваться[15]. В марте 1801 г. (в русском переводе дата исправлена на сентябрь) Елизавета входит в Москву; здесь она встречает влюбленного в нее сына тобольского губернатора, который облегчает ей доступ к императору. Тот был предубежден против Потовского, но, растроганный подвигом Елизаветы, прилюдно объявляет: «Я освобождаю твоего отца; я его прощаю». Вслед за тем Александр I возвращает изгнаннику «достоинства, чин и имение», а также приказывает снабдить Елизавету каретой и 1000 рублей на обратную дорогу.

В 1815 году вышла повесть Ксавье де Местра «La jeune Sibérienne» (1815; в позднейших русских переводах — «Молодая сибирячка»), начинающаяся с упрека в адрес предшественницы, которая окрасила подлинную историю в романтические цвета. Его героиня — Прасковья Луполова (Prascovie Lopouloff), напротив того, описана по житийным образцам: мысль просить о помиловании отца, малороссийского дворянина (родившегося в Венгрии), храбро воевавшего с турками и по неизвестным причинам сосланного в Тобольскую губернию, озаряет ее во время молитвы, и на всем долгом пути она руководилась горячим, доходящим до аффекта религиозным чувством. Покровительство столичных филантропов открывает Прасковье доступ в кабинет императрицы-матери (Марии Федоровны), куда она является в своей обычной одежде и не интересуясь принятым в этой ситуации этикетом[16]. Ободрив просительницу, императрица-мать вскоре приводит ее в покои царствующей четы; Александр I дарит девушке 5000 рублей и велит пересмотреть приговор, вынесенный ее отцу. После того, как помилование было получено, Прасковья, приняв пострижение в Киеве, отправилась в нижегородский монастырь.

Версия Ксавье де Местра отразилась в «Русской истории» Сергея Глинки, вышедшей тремя изданиями в конце 1810 — начале 1820‑х гг. Дочь «венгерца», сосланного в Сибирь, «три года неотступно просила, чтобы отпустили ее в Петербург <…> В странствии своем, борясь с различными бедствиями, она непрестанно повторяла: Жив Бог, жива душа моя! <…> Александр I изрек помилование отцу за добродетели дочери его. Лупалова удостоилась воззрения Императрицы Марии Федоровны. На помощь нежной дочери спешили все сердца, умеющие ценить и чувствовать силу любви и добродетели»[17].

Даже этот беглый обзор позволяет детализировать давнее наблюдение Л. И. Поливанова о сходстве «известного рассказа» о Параше-Сибирячке и заключительных сцен КД, варьирующееся в работах современных авторов[18]. В повести де Местра (и сочинении Сергея Глинки) заслуживает внимания появление на сцене фигуры императрицы-матери, на встречу с которой героиня «Юной сибирячки» идет в своем обиходном платье (ср.: — И как же вам ехать в дорожном платье? <…> Камер-лакей объявил, что государыне угодно было, чтоб Марья Ивановна ехала одна, и в том, в чем ее застанут — VIII: 373); в романе Коттен — политический характер преступления, совершенного отцом Елизаветы, а также то обстоятельство, что, направляясь в Петербург, она случайно попадает именно в то место, где находится монарх (ср.: Марья Ивановна благополучно прибыла в Софию и, узнав, что Двор находился в то время в Царском Селе, решилась тут остановиться — VIII: 371). Сама же царскосельская тема КД отзывается новому сюжетному повороту в ‘Парашином тексте’, получившему развитие в ряде историй о хожениях ко Двору, предпринятых в Александровскую эпоху по примеру реальной или книжной Сибирячки[19].

В середине 1810‑х гг. некий крестьянин, явившийся «в бедном рубище» из Оренбурга для того, чтобы подать прошение вдовствующей императрице Марии Федоровне, «услышал слово благости из священных уст ее»; Федор Глинка, описавший этот эпизод со ссылкой на аналогичный прием, оказанный императрицею «известной добродетельной девице Лупаловой», включил его в главу о Павловске, резиденции Марии Федоровны: возвращаясь с прогулки, она застает «у крыльца палат людей, которые пришли или взглянуть на государыню, или поклониться, или повергнуть к стопам ее челобитные свои»; «<в> будни вход всякому открыт: тут не по платью встречают»[20].