- Ну, вы, миндаль сахарный, замолчите. ЧеКа есть орудие классовой расправы. Поняли? Если расправы, то значит - не суд! Персональная ответственность для нас имеет значение безусловное, но не такое как для обычного суда или Ревтрибунала. Для нас важнее всего социальное положение, классовая принадлежность. И только!
Ян Пепел, энергично подняв сжатые кулаки, поддержал Срубова:
- Правильно! Революция - никакой филозофий. Расстрелять!
Кац:
- Конечно расстрелять. Какие могут быть разговоры.
И стал усиленно сморкаться.
Следователь докладывает дальше, но Срубов его уже не слушает (дальше действие идет без голоса, один зрительный ряд).
Закадровый голос Срубова:
- Когда слабые, нервные растерянно бледнеют, жмутся в углу, колеблются и не решаются, мы, сохранившие мощность духа, умеющие гореть в гневе и сознавать, что меч борющегося должен быть пламенен и тверд в руках часового Революции, мы неуклонно вершим свое грозное и святое дело, дело борьбы с контрреволюцией. В этой борьбе, ведущейся не на жизнь, а на смерть не может быть полумер и половинчатости. Чрезвычайные обстоятельства чрезвычайного революционного времени требуют чрезвычайных мер борьбы. А отец? И отец тоже звено в цепи попытавшихся остановить историю.
Под протоколом подписался первым. Четко, крупными кольцами с нажимом написал “Срубов”, от “о” протянул тонкую нитку и прикрепил ежё к концу длинной палки, заменяющей букву “в”. Вся подпись - кусок перекручено деревянной стружки, нацепленной на кол.
Члены коллегии на секунду замешкались. Каждый ждал, что кто-то другой возьмет перо первым.
Ян Пепел решительно схватил ручку. Против слова ”члены” быстро нацарапал - “Ян Пепел”
Срубов мрачно сдвинул брови. От белого листа в лицо холод снежной ямы. Между фамилиями приговоренных и подписью Срубова - один сантиметр. Закадровый голос Срубова:
- Ошибется машинистка при перепечатке и может меня поставить в один ряд с теми...
Взял лист в руку, покачал головой, и сунул его в папку.
Когда все расходились, привлек внимание стриженый затылок Каца. Невольно пошутил:
- Ика.
Тот обернулся с вопросительными глазами.
- Какой, Ика, у тебя шикарный офицерский затылок - крутой, широкий... Не промахнешься.
Кац побледнел, нахмурился.
Срубову стало неловко.
Не глядя друг на друг, не простившись, вышли в...
Сцена 97. Коридор ГубЧК. Интерьер. День. Лето.
...вышли в коридор, разошлись в разные стороны.
Кац обернулся и задумчивым взглядом посмотрел в...
...спину удаляющегося Срубова.
Сцена 98. Улица перед ГубЧК. Натура. День. Лето.
Белый трехэтажный дом с красным флагом, с красной вывеской, с часовыми, равнодушно скалил чугунные зубы ворот, высовывал из подворотни красные кровяные языки в белой пороше известки. Двое красноармейцев с лукошками ходили гусями и присыпали известью пролившуюся с грузовиков кровь.
Сцена 99. Степь. Натура. Ночь. Лето.
Лунная ночь. Очень светлая. На фоне светлого неба и большой луны силуэты конных бойцов ЧОН ВЧК.
Посереди степи - ров.
Срубов стоял невдалеке от рва на возвышении. С горящими глазами, с раздутыми от возбуждения ноздрями.
У рва стояли голые люди, ожидая расстрела.
К Срубову подскочил Боже:
- Товарищ Срубов, разрешите разграфить контриков?
Срубов:
- Как это: разграфить?
Боже:
- Шашкой!
Срубов:
- Действуйте по инструкции, без фантазий.
Стреляли сразу по десять человек. Из револьверов, в затылки.
Некоторые плакали, просили пощады. Некоторые приговоренные от страха садились на край канавы, свешивали в нее ноги.
Двое попытались бежать, но кругом была конная цепь. Кавалеристы не выпустили ни одного - порубили.
Полковник Крутаев сидел по-турецки у края канавы и орал белухой: