О материалистическом подходе к явлениям языка

«Язык есть система, подчиняющаяся собственному порядку. Уяснению этого поможет сравнение с игрой в шахматы. Внутренним в этой игре является все то, что касается системы и правил игры. Если деревянные фигуры заменить фигурами из слоновой кости, такая замена безразлична для системы, но уменьшить или увеличить количество фигур, такая перемена глубоко затронет грамматику игры»[13].

Нельзя сказать, что Соссюр здесь абсолютно неправ. История различных языков наглядно показывает, что замена в предложении одного слова другим словом при сохранении того же значения не изменяет смысла предложения. В древнегреческом языке предложение лошадь бежит могло звучать как ο ιππος τρεκει, а предложение вода течет имело форму το υδωρ ρει. В современном греческом языке эти предложения звучат иначе: το αλογο τρεχει и το νερο ρεει. Произошла как бы замена материала некоторых фигур, однако значение фразы осталось прежним.

Соссюр пришел к выводу, что субстанция и значение языковых единиц несущественны, и свел систему языка к мыслительному конструкту, где все было сведено к сетке отношений. Такой подход к явлениям языка нельзя назвать материалистическим. При элиминировании значения никакого подобия шахматной игры в языке не получается.

Маркс также хорошо понимал, что существуют явления, совершенно индифферентные по отношению к выражающей их субстанции, например меновая стоимость. Одна овца = 40 кг зерна, или 20 м холста, или двум топорам, или трем граммам золота. Однако он никогда не уподоблял язык меновой стоимости, потому что значение и субстанция в языке существенны, что в настоящее время признали сами структуралисты. Десемантизованный язык не может быть средством общения ни в каком случае. Человек может понимать речь только в том случае, если ему известно значение.

Идеалом многих представителей структурной лингвистики является превращение языкознания в точную науку, следствием чего явилось проявление особого внимания к логико-математическим методам исследования, повышенный интерес к логическим и вообще формальным аспектам языковедческого знания и предпочтение дедуктивных методов исследования, применяемых в математике, индуктивным методам, широко используемым в традиционной лингвистике.

Стремление заменить все методы математическими методами также не свидетельствует о хорошем знании предмета исследования. М.В. Мачавариани справедливо замечает:

«Математический аппарат сам по себе обладает достаточной точностью и надежностью, но вся суть в том, что для того, чтобы эти качества эффективно проявлялись, нужно точно определить сферу его применения, найти такую адекватную область, где работа аппарата имела бы смысл, давала конкретные результаты. Вся сложность заключается в том, что методы наиболее абстрактные и отвлеченные, применяются к живым, конкретным фактам языка. Поэтому эти методы стоит применять только в том случае, если в этом живом материале выделить такие стороны, найти такие характеристики, которые, с одной стороны, поддадутся обработке математическим аппаратом, а с другой – выявят сущность самого языка»[14].

Отсюда вытекает, что искусство применения логико-математических методов состоит не в механическом их пересаживании из области математики и логики в область языка, а в исследовании тех сторон языка, которые лучше всего допускают применение этих методов, в выяснении границ их применения.

Методом выделения какой-либо языковой единицы у структуралистов является метод противопоставления. Противопоставление согласных по твердости – мягкости является специфической чертой фонологической системы русского языка, однако согласные ж и ш в нем только твердые, а ч только мягкий (имеется в виду литературный русский язык). И хотя им нет соответствующих противопоставлений, можно ли сомневаться в том, что это – полноценные в русском языке фонемы?