О материалистическом подходе к явлениям языка

Было бы наивно думать, что индивид при создании инновации всегда выполняет определенный социальный заказ. Так могут думать только вульгарные социологи. Индивид чаще всего руководствуется своими личными, индивидуальными интересами, совершенно не заботясь о том, будет ли созданное им новшество в дальнейшем подхвачено всем народом. Когда-то русское слово кричу звучало как крикjу. Кто-то вместо крикjу произнес кричу, потому что это легче произнести. Затем все это механически распространилось. Здесь скорее первоначально выступал в роли определяющей силы индивид, а не общество. Пренебрежение ролью индивида опять-таки идет от Марра, который писал, что

«язык это категория социальных явлений, отражающих в своем оформлении строй, смысл и устройство хозяйственной общественной жизни не индивидуума, а человеческого коллектива»[60].

Если материалистически подходить к проблеме, что определяет структуры языка, то следовало бы сказать, что это определение слагается из действий многих факторов. В образовании структуры языка одновременно участвуют факторы индивидуальные, социальные и биологические. Учитывая эти соображения можно легко сделать вывод, что социальная природа языка не является такой всемогущей силой, которая определяла бы в языке абсолютно все. А между тем некоторые наши лингвисты и философы хотят представить ее именно в этой роли. Значение социальной функции языка совершенно определенно гипостазируется.

Стремление к гипостазированию социальной функции языка имеет определенные причины. Прежде всего оно подчинено определенной методологической установке, сущность которой сводится к следующему: главным стимулом изменения языка являются внешние причины; внутренние законы представляют специфическое преломление законов развития общества.

Гипостазирование часто выступает как средство противопоставления неомарристского течения структурализму. В.И. Абаев обвинял структуралистов в отказе от исторической точки зрения, явившейся величайшим завоеванием науки первой половины XIX в.[61]. Таким образом, структурализм определяется как антимарксистское течение в языкознании, а гипостазирование социальной природы языка как выражение подлинного марксизма.

Возникает вполне законный вопрос, есть ли необходимость в таком гипостазировании. Классики марксизма явно не одобряли гипостазирование как метод изучения общественных явлений. Показательным в этом отношении является письмо Энгельса Йозефу Блоху от 21 [– 23] сентября 1890 г.:

«Я определяю Ваше первое основное положение так: согласно материалистическому пониманию истории в историческом процессе определяющим моментом в конечном счете является производство и воспроизводство действительной жизни. Ни я, ни Маркс большего никогда не утверждали. Если же кто-нибудь искажает это положение в том смысле, что экономический момент является будто единственно определяющим моментом, то он превращает это утверждение в ничего не говорящую, абстрактную, бессмысленную фразу»[62].

Проблема языкового знака и значения

Среди необычайно большого количества высказываний по поводу языкового знака можно выделить три основные точки зрения.

В истории советского языкознания существовало мнение, которое отрицало какую бы то ни было знаковость слова. Знаковая теория слова вообще рассматривалась как идеалистическая. Особенно ярко эта точка зрения выражена в ранних работах Л.О. Резникова:

«В области языкознания агностицизм находит свое выражение главным образом в знаковой теории языка. Диалектико-материалистическое учение о языке, основанное на принципах марксистско-ленинской теории отражения, требует решительной критики этой разновидности агностицизма»[63].