О материалистическом подходе к явлениям языка

Однако такая критика не имела под собой достаточных оснований, да и сам спор этот был по существу беспредметным, так как изучение языка в синхронном плане использует одну его очень важную онтологическую особенность. Язык, конечно, исторически изменяется и развивается, но это движение совершается на тормозах, поскольку в языке существует довольно сильная тенденция сохраниться в состоянии коммуникативной пригодности. Именно это свойство языка дает возможность исследователю без особого ущерба мысленно отвлечься от фактора исторического развития и изучать язык в плане относительной статики. Таким образом, синхронный подход имеет лингвистическое обоснование.

Рассматривая праязыковые схемы, С.Н. Быковский приходит к выводу, что эти построения несостоятельны и неубедительны. Они противоречат фактам, так как восстанавливаемые теоретические признаки праязыка оказываются по обилию звуков богаче современных, т.е. они более развитые, чем современные языки[26].

По мнению критика, богатство звуков свидетельствует о развитости языка. Чем больше в языке звуков, тем более развит язык. Такое утверждение совершенно очевидно свидетельствует о том, что критик никогда в своей жизни историей языка не занимался. Между развитостью языка и количеством находящихся в нем звуков нет причинной зависимости.

Существуют развитые современные языки, характеризующиеся небольшим количеством фонем, напр. финский. Существуют также языки с необычайно богатой системой фонем, но не относящиеся к числу развитых языков. В истории языков очень часто наблюдается, когда словарный состав языка увеличивается, совершенствуется его синтаксис, но количество содержащихся в нем фонем резко уменьшается.

Р.А. Будагов ставит вопрос: правомерно ли отождествлять внешние законы с законами социальными, а внутренние с законами имманентными? Так называемые внутренние законы языка, по его мнению, тоже социально обусловлены и лингвист-марксист не может их считать имманентными[27]. В дальнейшем выясняется, что под социальной обусловленностью языка Будагов одновременно понимает зависимость возникновения конкретного языкового факта от конкретного социального фактора. Например, устранение конечной позиции глагола, характерной для латинского языка, под влиянием традиции записывать тексты в эпоху старофранцузского языка.

В данном случае правомерность такого понимания социальной обусловленности уже сомнительна, так как огромное количество языковых фактов невозможно связать с действием какого-либо конкретного социального фактора, не говоря уже о том, что многие языковые явления создаются в течение целых эпох.

Такая же неясность наблюдается и в критике утверждения в языке так называемых имманентных законов. Имманентных законов в языке не существует.

«Внутренняя слабость концепций, в основе которых лежит принцип имманентности, абсолютной независимости знаковой системы того или иного рода, состоит в том, что этот принцип находится в явном противоречии с основным понятием семиотики – понятием знака. Сущность знака, его основная функция заключается в том, что он представляет, замещает нечто, находящееся вне этого знака и той знаковой системы, к которой он принадлежит»[28].

Знак действительно замещает нечто, находящееся вне языка. Однако В.З. Панфилов никак не может признать, что язык в то же время создает сферы, в которых начинают действовать имманентные законы. Для всех языков характерно разрушение конца слова, но эту тенденцию совершенно невозможно соотнести с чем-то внешним, существующим за пределами языка. Нельзя ни с чем внешним соотнести законы дистрибуции фонем в языке и т.д.

Плохое знание предмета может также отразиться на критике лингвистических теорий, объявляемых антимарксистскими.

Существует точка зрения, полностью отвергающая знаковость языка. Советский философ Л.О. Резников в свое время писал:

«Знаковая теория языка в сущности своей идеалистическая теория… Она антинаучна и реакционна… Так как содержанием слова является понятие, то признание слова в целом знаком предмета логически неизбежно приводит к утверждению того, что понятие также является отнюдь не отображением, но лишь знаком внешнего предмета, что приводит к чистейшему агностицизму»[29].