О маленькой птице размерами с остров

С рассвета яркое солнце опалило белые стены Иерусалима. В последний путь под палящим светилом шли люди, обступаемые другими людьми, живущими, алчущими. Толпа была не большой, если ее вообще можно было назвать толпой, сквозь узкие улицы за осужденными шли любопытствующие, да еще некоторые близкие тех двоих, что были, как и Каин намечены на казнь. Среди всех остальных были двое, шедшие обособленно и стараясь не показывать лица, в чем-то они были похожи и оба так и не дошли до ворот, скрывшись чуть раньше. За ворота города вышли только осужденные и палачи, остальных не пустили. Выйдя за ворота, каждому преступнику вручили по два огромных бревна и, взвалив на истерзанные муками вчерашнего дня плечи, несли эти бревна до самой вершины холма, на котором и должна была состояться казнь. Палачей было всего пять и никто из них не переживал о побеге кого либо из преступников. За тот день, в какой случился и суд синедриона, осужденных подготовили к казни так будто тогда-то она и случилась. Истерзанные пытками и едва дожившие до утра, теперь они едва могли нести на себе бревна. Но они их донесли, бревна скрестили, сбили между собой и увенчали на них мощи не безгрешных людей.

Солнце шло к закату, когда у подножья холма появилась фигура короля Балдуина. Он приехал в сопровождении одного лишь всадника, и палачи были несколько ошарашены его приходом. К одному из них Балдуин и обратился, лишь взойдя на холм. Он приказал увести людей с холма, пока сам он не сойдет с него. Перед его глазами предстала удручающая картина – истерзанные мученики, а кругом зеленый холм. Наступила минутная тишина, на двух столбах сознание потеряли, на третьем молчал в сознании Каин. Так можно было представить в тот миг, будто это небольшое стадо коров на холме после полудня, а с ними пастух. Поют птицы, стрекочут цикады, солнце и на холме так зелено, как бывает только в это время года, когда только начинается жара, а трава еще не успела пожухнуть. Словно после обеда наевшись и напившись, никто уже не торопится, разве что надоедливые мухи кружат и садятся, куда не достать. Казнь, предвещавшая громы и молнии оказалось совсем не такой, как ее видели в книге. На лице Балдуина в какой-то миг появилась усмешка, но над казнью ли она была, над картиной им увиденной? Вряд ли так. Едва представ перед распятыми, король ждал от них слов, однако, в сознании теперь был один Каин и от него слов было не дождаться.

– Скажи мне напутственное слово, – небрежно бросил король.

– Куда я должен тебя напутствовать? – отозвался Каин. Его распухшие веки едва приподнимались, и рот едва приоткрывался при слове, но голова Каин смотрела прямо.

–Что ж, это положим уже не твое дело. Но тогда ответь мне на вопрос, веришь ли ты в бога? За него тебя казнят и потому ответить самое время.

– Я верю и не просто верю, но и вижу его и прямо сейчас он есть, будет и завтра. А что тебе до него?

– Здесь сейчас нет никого кроме тех, кого пустит моя стража, а видишь ты меня, стало быть, я тебе и бог. – Балдуин только того и ждал чтобы Каин наконец ответил обозлившись, и уверен был в том что момент он этот застанет.

– А для чего ты пришел? Ты ведь не из любопытства здесь, правда? Короли не должны быть любопытны им ведь нет дела до тех, чьи судьбы уже решены, а ты пришел. Расчетливый и в высшей мере циничный король пришел спросить моего мнения, – Каин попытался рассмеяться, и пусть у него этого и не вышло, его настроение Балдуин понял, – ты добрый человек, вот почему ты здесь, ты пришел сострадать, иначе не появился бы здесь вовсе. – В этот момент Каин уловил лицо короля почти блаженным, но едва оно стало таким, он продолжил, – та крупица добра, что в тебе остается, проживет с тобой этот век, а другая станет мучить еще больнее – потому что ты человек злой, и такой и эдакий и как иначе, везде оно борется.

– Ты говорил, что убил какого-то мальчика, – вдруг вставил Балдуин.

– да, да, именно и я такой и даже не из-за смерти его, а вообще, добрый и злой и со мной оно борется, а ведь я и сам борюсь. А ты нет, ты всегда думал, что ты таков есть и более ничего придумывать не надо, всегда считал, что по тебе плачет лишь одна сторона, а оно вон что… – Каин посмотрел на руку прибитую гвоздем, наверно, хотел воспользоваться жестом, но опомнился, – сегодня ты пришел и лишь потому я открываю тебе эту тайну, пусть и не сам, но ты все же пришел и пришел вовсе не из любопытства.

Наступило молчание, довольно долгое, в ходе которого король смотрел в сторону на край холма. Затем он повернул голову и сказал.

– Смерть ждет тебя и она для тебя прибудет, за что уж решай сам если хочешь, хоть за того мальчика, – Балдуин осекся неловко от того что хотел будто вспомнить имя, хоть его и не знал.

– Убирайся, – силясь, прошептал Каин, – уходи, дай мне не видеть тебя.

– Мне ты будешь указывать? Насмешил, кланяюсь, – лицо Балдуина веселости не показывало.