О дереве судят по плодам

Ораков был у себя, в своем просторном кабинете. Он сидел один, как бы слившись с тишиной, и читал газету. Рядом, на столе, лежала его шапка из сура. На ее темном, шоколадном фоне отражались блики какого-то переменчивого цвета. То они светились золотом, то незаметно наливались слабой синевой, то начинали искриться и сверкать, подобно мерцающим звездочкам жемчуга или каплям утренней росы. Читая эти строки, вы, возможно, скажете: «Надо ли писать с таким восторгом о шапке? Это же — мелочь!» Правильно: мелочь. Однако мелочи бывают разными. О многих действительно писать не следует, но иная бывает настолько красноречива, так глубоко раскрывает сущность какого-нибудь явления или человека, что одна стоит самых подробных и длинных описаний.

Вот так и в данном случае. Шапка — мелочь, конечно, но рассказать она может о многом. Например, о том, что любовь к красоте, ко всему гармоничному, прекрасному — главная черта в характере моего героя, его кипучей деятельной натуры. Я хорошо это понял, когда поездил по обширным владениям колхоза. Где бы я ни был: в шумном детском саду или в траншеях лимонария, на огромном овощном поле или в гулком цехе консервного завода, на чистых, обсаженных деревьями улицах села, или на полевом стане, высоком, добротном, устланном мягкими кошмами, — всюду я видел отпечаток этой любви к красоте, строгому порядку, отпечаток незаурядной личности колхозного вожака, его твердой направляющей воли. Даже в оформлении Доски показателей, щитов наглядной агитации, портретной галереи лучших людей — даже в этом были видны отличный вкус, изящество, красота.

— Нет, нет. Вначале не до этого было. Не до красоты, — признался Ораков, вспоминая прошлое своего колхоза. — Надо было срочно поднимать экономику, укреплять дисциплину и решать массу других вопросов.

Сказал и надолго замолчал, как будто и говорить больше не о чем.

Оракова я видел впервые, и мне показалось, что человек он замкнутый, немногословный, и при всем моем усердии его вряд ли удастся разговорить. Тогда я задал ему один из самых тривиальных, но едва ли не самых надежных журналистских вопросов о том, были ли в его работе трудности?

— Еще бы, — негромко ответил Ораков. Подперев лицо ладонью, он помедлил немного и начал свой рассказ. Меня поразила его откровенность. О чем бы он ни говорил, он не сглаживал «острых» углов, не скрывал правды, как бы она ни была сурова и горька. Несмотря на то, что все уже было в прошлом: бессонные ночи, усталость, первые успехи, борьба с тайными и явными противниками — это прошлое все еще продолжало его волновать. Рассказывая о нем, он старался говорить ровно, без «особых эмоций», но это не всегда удавалось. Нередко — помимо своей воли — он «срывался» и резко изменял тон повествования.

Самый первый, самый серьезный в своей жизни «университет» Бегенч Ораков прошел в родном колхозе, по соседству с Евшан-Сары. Поступая сюда, он не имел ни специальности, ни жизненного опыта. Это и послужило основанием, чтобы принять его на должность рядового овощевода. И даже в этой должности он поначалу чувствовал себя неуверенно, боялся, что не справится с нормой, что будет в числе отстающих, а о самом овощеводстве думал как о самом скучном занятии в мире.

А вышло иначе. С нормой он справлялся, а знакомые с детства поля, на которых росли такие же знакомые огурцы, капуста и помидоры, нравились ему теперь во много раз больше, чем когда-либо. Бегенч увидел, что только теперь открылась ему во всем великолепии их неповторимая, близкая сердцу красота. Ему нравился запах пашни, истлевшего навоза, запах пролетающего над полями упругого ветра, вид нежной, беззащитной рассады и работа под жарким солнцем. Нравилось ухаживать чуть ли не за каждым ростком, освобождая его от сорняков, вредных насекомых, вносить удобрения и поливать. Нравилось наблюдать, как эти ровные чистые поля со строгими рядами растений, политые потом бригады, с каждым днем становятся все выше, гуще, красочней, веселей.

И, наконец, уборка урожая. Автомашины, груженные овощами, уходят в город, к покупателю. И если кто-то, покупая овощи, говорил о них доброе слово, Бегенч знал: это доброе слово сказано и в его адрес.

Нет, Бегенч не только не отставал от других, но старался их опережать. Он работал с каким-то веселым воодушевлением и присматривался к опыту именитых, быстро накапливал знания и лет через пять-шесть, перед тем как уйти на срочную службу, мог бы, пожалуй, держать экзамен на агронома. Односельчане хорошо знали Бегенча, любили его за трудолюбие, прямой и открытый характер, за строгость к себе и другим. В то же время он был человеком исключительно скромным, даже застенчивым, а от этого замкнутым, немногословным.

И неизвестно, как дальше сложилась бы судьба Бегенча, если бы, вернувшись из армии, он остался в колхозе, тем более, что уходить отсюда не собирался. Но получилось так, что к этому времени в Берземине очень нужен был заведующий складом сельского потребительского общества.