О дереве судят по плодам

В окрестностях холма буйно разросся бурьян, волнисто лежал песок. Трава и песок… Это они хотели предать забвению память об урочище Овадан-депе — память о сказочном его плодородии, его истории и людях, когда-то населявших эти места.

Но песок и трава оказались бессильными перед памятью людской.

— Уже не раз, — сказал Аннанур, — я убеждался в том, как мудры и дальновидны старики. Ведь это они твердили все время, что лет двести назад вокруг Овадан-депе кипела жизнь. И знаете, оказались правы. Слыхали вы что-нибудь об открытии наших бульдозеристов? Нет? А ведь это они подтвердили правоту почтенных аксакалов!

— Однажды недалеко от холма, — продолжал свой рассказ Аннанур, — механизаторы делали планировку под виноградник и новый поселок. И вдруг… когда слой земли был срезан — открылся целый склад огромных кувшинов. Это были древние хумы для хранения вина, сушеного винограда, пшеницы и ячменя.

В другой раз механизаторы наткнулись на старое кладбище. Мы сообщили об этом ученым. Они осмотрели кладбище и сказали, что люди в Овадан-депе жила еще в бронзовом веке — пять или шесть тысячелетий назад, что воду давала им речка Карасув. Вот такие дела…

Весь холм был усеян черепками битой посуды. И каждый из них — красных, розовых, серых, желтоватых и даже синих — обладал какой-то странной гипнотической силой. Помимо воли их хотелось поднимать с земли, долго разглядывать, ощупывать и гладить, как бы ощущая прикосновение к себе минувших времен.

Вглядываясь в черепки, я легко представил себе и древнего мастера-гончара. Вот он, худой и черный от загара, склонился над гончарным кругом, и под живыми, смуглыми, как глина, тонкими пальцами, кружась, вырастает то пиала, то чаша, то кувшин. Вокруг стриженной головы — белая повязка, предохраняющая мастера от полуденного зноя. Темное лицо и тело в каплях пота.

Где-то рядом с мастерской — печи для обжига. Цвет кувшина после обжига становится ярче — розовым или красным, как закат. Его щелкали по крутому боку и он отзывался приятным мелодичным звоном.

Сложив изделия на арбу, мастер вез их на базар.

Но настало время, когда погасли гончарные печи и кануло в вечность имя мастера, а от звонких его изделий остались лишь черепки. И все же связь с тем далеким временем не оборвалась. Вот оно, связующее времена звено — осколок кувшина, который я держу в руке. С внутренней стороны он гладок, как стекло, а с внешней — шероховат, как ладонь безвестного мастера.

«Интересно, а как выглядел этот холм тогда, тысячи лет назад?» — подумал я, оглядываясь вокруг. И хотя жилья на нем уже не сохранилось, я был уверен, что когда-то на холме возвышался замок. Прочный, как скала, этот замок горделиво гляделся в глубокие воды широкого рва. В стенах замка — узкие окна и бойницы. И если взглянуть в одно из окон на юг, то наверняка можно было бы увидеть и синюю полоску гор, и палевую степь, и виноградники, а ближе к замку — кривые улицы города, плоские крыши домов, людей — пеших и конных, навьюченных ослов и пеструю базарную площадь.

Аннанур Ураев, походив немного по холму, подошел ко мне и сказал:

— А знаете о чем мечтает наш башлык?

— Нет.

Блеснув золотыми зубами, Ураев широко и добродушно улыбнулся:

— Контору поставить на этом холме, Какой обзор!.. А воздух?.. Чистый, пустыней пахнет!

— Неплохо задумано, — соглашаюсь я с ним, и еще раз бросаю взгляд на новые дома, что выстроились невдалеке. Похожие на белых птиц, они, казалось, вот-вот поднимутся и улетят. И невольно подумалось о будущем этой земли, когда она наполнится новой жизнью, неузнаваемо преобразится и будет верно служить человеку, принося ему щедрые дары.

…Бросив осколок, я сбежал с холма. Ураев спустился чуть раньше и стоял рядом с машиной. Когда я подошел к нему, он оглянулся по сторонам и негромко сказал:

— Все, что видели мы: новый комбинат, лимонарий, наши поля, виноградники — во всем заслуга башлыка, его инициатива. А сколько из-за этой своей инициативы он горя хлебнул, сколько врагов нажил!

— Кто же это?

— Ай, кто же еще! Свои, конечно!..

— Так расскажите об этом…

Ураев снова улыбнулся:

— Конечно, я мог бы рассказать, но лучше, если Бегенч расскажет сам.

В колхоз мы возвратились к вечеру. Густой туман, закрывавший горы, рассеялся, и теперь на фоне желтой зари они выступили в виде четкого лилового силуэта, над которым в тусклой зелени небосклона мерцала первая звезда.