О дереве судят по плодам

Не менее самобытными, яркими были и многие другие посетители «шахматного клуба», приходившие к магазину просто так, скоротать время, послушать новости, посмотреть на игру шахматистов. Чуть ли не каждый из этих завсегдатаев вечерних встреч имел уличное прозвище, которое довольно полно определяло сущность его владельца. Причем, оно так прочно прирастало к человеку, что почти навсегда вытесняло настоящее имя. Так одного из самых активных посетителей вечерних посиделок Реджепа Каррыева звали на селе «Машин-бахши», «Машина-певец». Когда-то в молодости Реджеп мечтал легко и быстро разбогатеть. Но для этого мало быть мечтателем. Надо быть ловким, предприимчивым. Таким и был Реджеп. Благодаря этой своей ловкости он едва ли не первым среди туркмен предгорной полосы приобрел «поющую машину», состоявшую в основном из небольшого деревянного ящика и широкой железной трубы. Положив ящик на ишака, а трубу засунув в переметную сумку-хурджун, Каррыев отправился на отгонные пастбища, к чабанам. Пастухи с любопытством встретили техническую новинку и с наслаждением слушали записи любимых певцов. Как выяснилось потом, Реджеп не отличался особенным бескорыстием и брал с чабанов за каждую прослушанную пластинку ягненка или овцу. Так что после своих «гастролей» в песках Реджеп Пригнал целую отару овец — «посильный» дар пустынных меломанов. С тех пор настоящее имя Реджепа почти забылось и до самой старости его звали «Машин-бахши».

То же самое произошло и с Сеитниязом-Пастухом. Он в меру бородат, молчалив, на грубом широком лице глубокие морщины и темный загар. Наряд его неизменен круглый год: черный мохнатый тельпек, чекмень из верблюжьей шерсти и пастушьи чокаи. В общем вылитый чабан. Односельчане так его и зовут: Сеитнияз-Пастух.

Вот другой пример: Аманмурад Токлы. Если к нему приглядеться, то можно легко понять, что он похож на шестимесячного барашка — токлы. Взгляд такой же, как у ягненка, задумчивый и почти всегда обращен вниз, к земле. И что-то кроткое, полусонное в этом взгляде. Волосы вьющиеся, блестящие, как на каракульском смушке. Нос толстый, с горбинкой, губы тонкие. Словом, все, как у шестимесячного барашка.

Нередко прозвища людям даются на основании какой-нибудь слабости, недостатка. Курбандурды Мурадов, например, очень любит поспорить. Медом не корми — лишь бы в словесную перебранку вступить. И когда ему говорят одно, он старается доказать противоположное. Вот и наградили его за это прозвищем Кетче, «наоборот».

Старика Ханкули Бердыева знают на селе как человека вспыльчивого нрава. Порою он ведет себя слишком бурно и даже буйно, вроде гоголевского Ноздрева. Теперь в глаза и за глаза его называют Шеррай, что означает баламут, смутьян.

В числе вечерних посетителей магазина были, как водится, и насмешники, готовые ухватиться за любой повод, лишь бы потешиться над человеком. С некоторых пор мишенью для них и стал старик Чорлиев. Едва он успевал подойти к магазину и выбрать место для сиденья, как тут же кто-нибудь из зубоскалов начинал над ним подтрунивать.

— Таган, салам! — кричал Ханкули Шеррай, — Ай, как нехорошо ты поступаешь… Как нехорошо!

— Что такое? — спрашивал Чорлиев, озадаченный непонятным вопросом.

— Да как «что такое»? — продолжал насмешник. — Шапку-то свою ты совсем не бережешь — вон как обветшала… А ведь это, можно сказать, историческая шапка! Как-никак в споре с башлыком участвовала!

В ответ раздавался дружный хохот, а Таган зеленел от злости.

— Баламутом-то тебя недаром прозвали, — сердито и глухо упрекал он Ханкули Шеррая. — Ты и впрямь смутьян. Тебе бы только язык почесать, бесстыдник!

— А ты, Таган, не обращай на него внимания, — прикидываясь заступником, говорил Амандурды Кетче. — Ты лучше послушай меня. Шапку свою ты спрячь и никому не показывай. А взамен купи что-нибудь другое. Ну, скажем, шляпу или кепку. И носи себе на здоровье. Никто даже рта раскрыть не посмеет. Это я тебе говорю: Амандурды Кетче.

Чорлиев действительно внял этому совету и однажды явился к магазину в новенькой летней шляпе. Когда он уселся на краешек тахты, к нему подошел Сапар-Хвастунишка. В глубокой тишине он оглядел со всех сторон шляпу — даже шахматисты бросили играть, — задумчиво помолчал, вздохнул и с явной печалью помотал головой:

— Нет. Шапка все-таки лучше.

Взрыв хохота!

Побледнев, Чорлиев вскочил с тахты и кинулся прочь от магазина. С тех пор никто его здесь не видел.

А Мялику Аймедову везло все больше. Росли его урожаи, все громче и шире гремела слава о нем. Еще не остыла радость по поводу награждения орденом Ленина, а в дом бригадира пришла новая весть: Мяликмухаммед первым из овощеводов республики получил высокое звание лауреата Государственной премии СССР.