О чём поют воды Салгира

То было так давно. То был минутный сон,
Неясный и пустой.
Неизгладимый след в душе оставил он
Своей бесхитростной и милой красотой.

Я помню вечер. В комнате, кругом
Всё веет лаской и приветом.
Висячий абажур желтеет над столом,
Таким уютным и весёлым светом.

Там так отрадно, хорошо мечтать
Под тихий разговор, под вихри непогоды.
И всё, о чём нам больно вспоминать,
Казалось так легко в те золотые годы.

Там чистая любовь бродила в час ночной,
Там образ друга — милый и далёкий,
Он и сейчас стоит в душе моей больной
Такой печальный, бледный, одинокий.

Там музыке вечернею порой
Внимала я в каком-то упоенье.
Любила я тот мир, навеянный мечтой,
И тайное душевное волненье.

А звуки нежные торжественно неслись,
Сплетались, плакали, смеялись,
Стремились чередой в неведомую высь
И тихо в сердце отзывались…

То было так давно. То был минутный сон,
Неясный и пустой.
Неизгладимый след в душе оставил он
Своей бесхитростной и милой красотой.

Давно пора иную жизнь начать —
С печалями, страданьем и тоскою.
И узы прошлого навеки разорвать
Своею собственной рукою.

20 — X — 1920. Севастополь

«Здесь всё мертво: и гор вершины…»

Здесь всё мертво: и гор вершины,
И солнцем выжженная степь,
И сон увянувшей долины,
И дней невидимая цепь.

Всё чуждо здесь: и волны моря,
И полукруг туманных гор, —
Ничто уж не развеет горя,
Ничто, ничто не тешит взор.

Я знаю, в блеске красоты,
В тени унылого изгнанья
Переживут меня мечты
Давно разбитого желанья.

И эта степь в тоске унылой
Мне будет мрачною могилой.

25 — X — 1920. Севастополь

Запись от 22 октября / 4 ноября 1920 г. Севастополь

Я решила больше к прошлому не возвращаться. Сейчас у меня в жизни много плохого, много тяжёлого. А как вспомнишь о прошлом, то делается так невыносимо грустно! Да и я теперь совсем уж не та, какая была год тому назад. Я буду жить, жить молчаливо, в самой себе. Отныне даю себе слово не вспоминать о прошлом, как будто я начала существовать только с 17-го ноября 1919 г. <День бегства из Харькова> А до этого времени ничего не было. О, зачем я в те золотые годы не наслаждалась тем счастьем, которое теперь навсегда утеряно. Ещё даю себе слово никогда не жалеть о прошлом, не раскаиваться в непоправимых ошибках: всё равно бесполезно.

Первый раз в Севастополе я взялась за дневник. Теперь напишу все, что здесь хорошего и что плохого. Квартирный вопрос — средне: наша комната ещё не освобождена, и мы пока живём в маленькой комнате, зато в симпатичной семье. Холод здесь адский, в некоторых комнатах ноль градусов. У нас немного теплее. У меня опять распухают пальцы на руках.

Мы живём далеко от города, далеко от людей и от всякой жизни. Попасть в корпус можно только катером, а он ходит только пять раз в день, так что приходится сидеть дома.

Жизнь здесь идёт как-то чудно: чуть только успеешь чаю напиться, а уж и за обедом пора идти. А уж как тяжело в такое время не знать, что делается на свете. Особенно теперь, когда армия отступила к Перекопу, когда большевики, может быть, уже вошли в Крым. А мы ничего не знаем.

Но самое плохое — гимназия. Девочки такие кривляки, такие ломучки, все до одной завитые. Сидят в огромных шляпах, строят глазки, делают улыбочки. Всему виной мой робкий застенчивый характер: я сама не сумела подойти к ним, заговорить; не смогла почувствовать себя свободной, растерялась, не встретила ни одного участливого взгляда, никто не пришел ко мне на выручку. О, Таня, если бы ты знала это! О, Мила, если бы ты была здесь! Но зачем я вспоминаю прошлое? Ах, как грустно жить в Севастополе!