О чем молчит ласточка

Маша перегнулась к нему через стол, нахмурившись, посмотрела в глаза и залепетала:

— Ой, Володя, солнышко, ну что ты, ну... у тебя лицо, будто ты сейчас заплачешь. — Протянула к нему ладонь, погладила по щеке.

— Я не бросал его, — с трудом выдавил из себя Володя. — Я его любил. Только его. Никого больше — никогда. Но так и не сказал — не успел.

Маша прикрыла рот ладонью, тихонько охнула:

— А что с ним случилось?

— Не с ним, а со всеми нами. Девяностые.

— Вы что, после «Ласточки» больше не виделись? — догадалась Маша.

Володя покачал головой.

— Мы переписывались несколько лет, потом меня забрали в армию, а Юра уехал в Германию. Мы просто потерялись. Такие времена тогда были... сложные. Сама понимаешь. А я, дурак, решил, что там ему будет лучше. Что раз наши пути разошлись, такова судьба… До сих пор жалею, что тогда не поискал по-хорошему — не поспрашивал у соседей, не обзвонил знакомых. И потерял его окончательно.

— Неужели ничего не осталось: ни адреса, ни телефона? Вообще ничего?

— То, что осталось, не помогло мне его найти.

— Скажи, в том, что вы так разошлись, я не виновата? — Маша стиснула его руки в своих. — Я ведь вмешалась однажды, так, может быть...

— Нет. Виноват в этом я. Хотел его уберечь от себя, от своей участи.

Маша отпрянула, откинулась на спинку стула, посмотрела на него серьёзно, сложила руки на груди.

— Не нашёл тогда, значит, найдём сейчас! Чем он может сейчас заниматься, ты знаешь?

— Нет, да и откуда? Все мосты уже давно сожжены.

— Тогда он занимался музыкой, может, продолжает до сих пор?

— Может быть… — нахмурился Володя. — Почему ты так настойчиво интересуешься?

— Мне кажется... это маловероятно, но вдруг это Юра... вдруг… — Маша встала и принялась ходить по кухне кругами. — Недавно я видела одну афишу у филармонии. Я просто проходила мимо, особо не вглядывалась, но мне запомнилось, что там было написано, будто скоро выступит какой-то дирижёр Конев. На имя не обратила внимания, откуда приедет — тоже не знаю. Но вдруг это он?!

Володя не принял эту новость всерьёз. Он был твёрдо уверен и попросту не мог вообразить, что сказанное Машей — правда. «Нет, — думал Володя, — это либо какая-то выдумка, либо полуправда». Маша аж светилась от радости, сообщая ему эту новость, и Володя решил: она так сильно хочет порадовать его, что сама себя убедила, что приезжает Юра. Когда на самом деле либо это была афиша не концерта, а фильма, либо фамилия была не Конев, а какой-нибудь Канёв, либо, что… Да что угодно, но это не Юра.

Но свою теорию он не стал озвучивать вслух, не стал даже спорить.

— Нет, Юра же пианист. Тем более Конев — не самая редкая фамилия. Мало ли сколько существует на свете музыкантов Коневых, Коневых строителей, реализаторов...

— А ты узнай! — Она протянула ему телефонный справочник. — Вот позвони в филармонию, она через час откроется…

— Нет, даже не уговаривай. — Володя отвернулся к окну. — Не вселяй ненужных надежд.

— Чего ты так сразу в штыки? Зачем надеяться — ты просто проверь!

— Маша, я не хочу проверять! — Отрезал он и встал. Эта тема оказалась для него не просто неприятна, а даже болезненна.

Этот разговор, Маша, её кухня, серый день за окном в один миг стали противны настолько, что Володя решил как можно скорее уйти отсюда. Маша тоже поднялась со стула, встала в дверях кухни, посмотрела на него снизу вверх.

— Почему? Я не понимаю — объясни!

— Если я хотя бы на одну минуту допущу такую возможность, то стану надеяться. А если ты ошиблась и надежды не оправдаются, мне будет больно, понимаешь? Больно! Достаточно хорошо объяснил?

Настроение мигом упало ниже плинтуса. Володя взглянул на часы. Маша оказалась права: филармония действительно откроется через час. Но Володя и правда не собирался туда звонить.

— Я пойду, — сказал он, отодвигая Машу от двери.

— Куда? — спохватилась она. — Поздно же… Ой, то есть рано.

— Домой.

— Зачем? Останься, я постелю тебе на диване. Выспишься — сам уедешь.

— Собаку надо покормить. Я забыл в спешке, — бросил Володя, выходя.

4. Симфония хаоса

Вчерашний коньяк, распитый на двоих с Машей, нагнал сонливость, но никак не поспособствовал здоровому отдыху. Володя лёг спать, как только вернулся домой, и сразу же провалился в липкую пьяную дрёму, которая вылилась в некрепкий похмельный сон. Проснулся ночью от дикой головной боли и дерущей сухости во рту. Выпил таблеток, смешав аспирин со снотворным. Помогло так себе. Он вроде бы уснул, но в беспокойном сне ему было холодно и жарко одновременно, он слышал тихий, осторожный стук каблучков о деревянный настил и плеск речной воды о борта лодки.

Его разбудил внезапный грохот — стук капель о брезент, и Володя не сразу понял, что этот звук ему тоже приснился. Володя сел на кровати, уронил тяжеленную голову на руки, минут пять тёр лицо и пытался вернуться в реальность. Как же он ненавидел эти сны. Его подводило собственное сознание, будто настроившись против него, и несколько последних ночей опутывало паутиной безумия. И самое ужасное, что это безумие было слишком приятным, слишком желанным, чтобы Володя хотел с ним бороться.