o c24ec28d571a6d65

будут, жить там не страшно. Перезимуешь, а там и дитя принесешь. Ты кого хочешь – парня,

али девку?

-Никого, - вдруг, зло, сказала Федосья, поднимаясь. Кольцо поймал ее за руку и властно

рванул к себе. «Ты, смотри, Федосья, ежели случится ,что с дитем моим – я ведь и до

Разбойного Приказа дойду, не остановлюсь. Знаешь, что с бабами бывает, кои плод травят?

Кнутом их бьют, а опосля – в монастырь ссылают, навечно».

-А ты меня не пугай, - прошипела девушка. «Выкину и выкину – поди, узнай, почему сие

случилось?».

-Ах, вот ты как заговорила! – Кольцо, вдруг, ударил ее по щеке – больно.

-Ты смотри, Федосья - я ведь скажу, что выкинула ты, потому как травы пила. А у кого ты сии

травы взяла – у матушки своей, вся Москва знает, что Марфа Федоровна даже и семью

царскую пользует. Однако одно дело – колено Ивану Васильевичу лечить, а другое –

младенцев невинных убивать. Так что и матушка твоя под кнут пойдет – сего ты хочешь?

Он притянул ее к себе и вдруг, хищно, улыбнулся. «Ну, прости, что руку поднял – то ведь

дитя мое, первое, Федосеюшка, да и люблю я тебя более жизни самой – знаешь ты это. Не

повторится сие более. Ну, иди сюда, приласкаю тебя».

-Не хочу, - стиснув зубы, ответила она. «Меня и так вон – мутит с утра, голова кружится,

болит. Оставь меня, Ваня».

-Как это оставь? – он поднялся, и прижал ее к стене сеновала. «Мужу отказывать нельзя,

Федосья, хоша что – однако мужу ты давать должна, иначе нельзя». Он стал поднимать ей

сарафан, но девушка вырвалась из его рук: «Не хочу! Не жена я тебе, и оной не буду!»

-Это как это не будешь? – Кольцо поймал ее и грубо раздвинул ей ноги. «Будешь, - сказал

он, расстегиваясь, и потом, усмехаясь, положив руки на ее маленькую грудь, повторил:

«Будешь, Федосья, никуда ты от меня не денешься».

-Федосья, да ты что заснула? – мать стояла перед ней. «Господи, ровно не в подмосковной

была, а в остроге сидела – бледная вся, круги под глазами». Мать озабоченно взяла ее

запястье и прислушалась, склонив голову: «Нет, вроде в порядке все. Ну, не томись, недолго

тебе до брачного ложа-то осталось», - она рассмеялась.

Федосья слушала ровный голос матери и думала: «Господи, ну, может, я на корабле выкину?

А спрятать сие как? Там же тесно, узнают еще. Ну, мало ли, заболела и заболела. А ежели

не выкину? В сентябре – это ж уже четвертый месяц будет. Как я под венец-то пойду с этим?

И даже если выкину – что мне сэру Стивену-то сказать, как скрыть оное? Никак же не

скроешь. Господи, ну что ж мне делать-то?».

-В коем сундуке книги Федины? – вдруг, остановившись, спросила мать.

-В этом, - наугад показала Федосья.

-И чем ты только слушаешь? – вздохнула Марфа, и, внимательно посмотрев на дочь,

спросила: «Случилось что, Федосеюшка? Что ты грустная-то такая?»

-Так с вами со всеми расстаюсь, - сглотнув, ответила девушка. «Не приведи Господь,

случится еще что».

-Уж через год и увидимся, - мать нежно поцеловала ее. «Ну, пойдем, накрыли уже в

трапезной-то».

Девчонки сидели вкруг стола, и, перебивая друг друга, рассказывали Феде о подмосковной.

-Ты теперь уедешь, - погрустнела Лиза, - и Федосья тако же, мы о вас скучать будем.

-Да встретимся скоро, - Федор пощекотал сестру, и та, - как всегда, - скисла от смеха. «Ты уж

большая будешь, Лизавета, восемь лет тебе исполнится, а вам – кивнул он двойняшкам, -

шесть».

-Как приеду в Лондон, - мечтательно закатила глаза Марья, - сразу матушку попрошу мне

охотничье платье пошить, бархатное, и камзол, как у нее. И сапожки высокие, голубой кожи».

-А мне, - Прасковья вытянула ногу в алой, сафьяновой туфле, - вот такого цвета. Ну, или

темного, но тоже красного.

-Зачали о нарядах, так не остановить вас теперь, - кисло сказал Федор, но, тут же,

оживившись, добавил: «Вы, ежели хотите, скажите мне, что за платья вам нужны, я

нарисую».

-А ты и платья умеешь? – Лиза широко раскрыла синие глаза.

-То, баловство, конечно, - рассмеялся брат, - что там рисовать. Каждой вам альбом сделаю,

хоть рассматривать будете.

-Ну, за трапезу, проголодались, наверное, - Марфа с Федосьей вошли в палату.

Девушка села напротив матери, избегая ее взгляда. Начался мясоед, и на вторую перемену

принесли жареных поросят. Федосья бросила один взгляд на дымящийся, сочный кусок, и,

давясь, сдерживаясь, пробормотав что-то, выбежала из палаты.

-Ешьте, - велела Марфа детям. «Федя, присмотри тут». Она поднялась, и Лиза испуганно

спросила: «Матушка, а что с Федосьей?».

-Ничего страшного, - спокойно ответила Марфа, поднимаясь в горницу к дочери.

Дверь была не закрыта. Она остановилась на пороге нужного чулана. Федосья стояла на

коленях над поганым ведром.

-Рот умой-то, - вздохнула Марфа, когда дочь поднялась. «Срок, какой у тебя?».

-Второй месяц, как крови не идут, - Федосья умылась и тут же разрыдалась – горько.

-Сопли, подотри, - резко сказала Марфа, - у тебя дитя в чреве, ты теперь взрослая баба,

хоша тебе и шестнадцать лет. С июня, значит. То-то ты тогда в подмосковную запросилась –

я думала, пущай себе девка погуляет-то на воле. Погуляла да и нагуляла. Отец кто, знаешь?

-Знаю, - Федосья вдруг, заалев, вскинула голову. «Он венчаться готов».