говоря, он тоже. Впервые за все время он потерял контроль и трахал ее так, как всегда
мечтал.
Он переступил границу. Назад пути нет, и сделанных ошибок не исправить. Но
лицо Кейт преследовало его, и он закончил тем, что свернул с дороги на обочину. Обеими
руками он потер лицо и попытался отогнать от себя это ноющее отвратительное чувство
вины.
На хуй это чувство. Он не сделал ничего плохого! Он убеждал себя в этом снова и
снова. Она хотела этого. Она
брать, брать, брать.
Неизвестно, как долго он сидел здесь с этим сучьим ощущением гнили внутри.
Если бы Кейт была жива, что бы она ему сказала? Она бы оторвала ему яйца, а затем
спросила бы: гордится ли он тем, кем он стал?
Нет, не гордился. Он ненавидел свое прошлое, но так или иначе, оно было частью
его, переплетясь с нынешней жизнью и не желая просто так уходить, чтобы он мог
двигаться вперед. Но с тех пор, как он встретил эту петарду, вся его жизнь стала казаться
более менее сносной. Это было словно… словно она снова обрела цель. И, возможно, он
был трусом и боялся признавать, что нуждался в том, чтобы давно вернуться сюда. Когда
это было оторвано от него, он жил в своем бесчувственном склепе и делал то, что умел
лучше всего: контролировал. Вокруг не было ничего, что было бы ему неподвластно, и
ощущение этого со временем потеряло остроту.
Борден решил, что зашел слишком далеко. Был слишком груб с ней. Слишком
жесток для нее. Было бы лучше для нее, если бы ее обработал тот сопляк в узких
джинсах...
Он остановился от одной мысли об этом. Его слишком сильно это бесило. Она была
его. С того самого момента, как открыла на него свой рот там, в закусочной, она отреклась
от себя для него.
Нет.
На самом деле, нет.
С того момента, как вырвала у него нож в том переулке, она подписала себя. Это
был всего лишь вопрос времени. Она вернулась в его жизнь, когда судьба решила, что
пора.
Никогда Борден не чувствовал себя так хорошо, таким живым, до того момента, как
привел ее в свой офис. И хотя он сожалел, что так обращался с ней, она все равно
ощущалась фантастически.
Так фантастически, что можно было попасть в зависимость.
И Борден стал наркоманом.
Он жаждал ее каждой своей косточкой.
И это было больнее всего. Потому что в глубине души знал — он не может быть с
ней. Он завел ее слишком далеко.
Он не может потерять еще одного близкого человека.
Глава 20
Я села за свой стол и тупо уставилась в цифры на лежащем передо мной листе,
будто они были написаны на санскрите. Не могла сосредоточиться. Тело было напряжено.
Ожидание убивало меня.
Была середина утра, а он не появился в офисе. Это было так не похоже на него. В
это время он обычно уже вовсю донимал меня. Я не делала вид, что события пятничной
ночи ничего не изменили, но точно не предполагала, что они имели какое-то значение для
него. На самом деле я ожидала, что он появится здесь с хитрожопым видом,
самовлюбленно комментируя проведенное со мной время.
Возможно, он сожалел об этом так же, как и я. Хорошо бы. Это могло бы… Блядь, с
чего бы ему сожалеть об этом? Я что, была его разочарованием в постели? Поэтому он не
хотел находиться рядом со мной? Потому что я оттолкнула и не поддалась на его
очарование?
Я прикусила губу, ненавидя даже саму возможность чувствовать себя настолько
дерьмово. Как он посмел не прийти! Твою мать, он ведь истер мою вагину в кровь своим
членом! Я заслуживаю извинений за это! И за его намеки на секс! И за тот рай на земле,
когда он поедал меня! И за то, что брал меня так жестко и сильно, подарив ощущения,
которых я никогда раньше не испытывала.
Я застонала от своей глупости.
Это была правда. Я стала одной из тех девок. Все выходные я думала о нашей
близости, перебирая все мельчайшие подробности. Он не должен передо мной извиняться!
Я сама его хотела. Он не предлагал мне секс. Знал, что разозлит меня, и это то, чего он
хотел — в этом был его фетиш: разозлить меня так, чтобы я ударила его, и мне ненавистно
то, насколько это заводило меня.
Никогда раньше я не чувствовала власти над мужчиной, пока он не уступил в тот
момент, позволив причинить ему желаемую боль. Я пришла к выводу, что не жалею о
нашей близости. Напряжение между нами было слишком плотным. Кажется, это было
нужно нам двоим.
Чувство неприязни к нему переросло в простую ненависть, а потом в неожиданное
желание: ничего больше я так не хотела, как сорвать с него одежду и почувствовать себя
растерзанной им… Это был самый грандиозный приступ, когда-либо перенесенный мной.
Я устраивалась на сиденье стула, пытаясь найти удобное положение, потому что
сидеть было все еще немного больно. Но это не волновало меня. Я наконец-то трахнулась,
и на мне никогда не оставляли синяков в качестве напоминания в последующие дни.