o 821465f126f17ac5

дорожкам и парковкам, к порядку везде и во всем. Дебри были

бескрайним, мрачным и непредсказуемым местом. Они напоминали

мне о доме и ярости моего отца, повисшей на нас тяжким грузом, не

оставляя места для вздоха, сгибая нас в повиновении. Позже я узнала,

что в Дебрях действуют определенные законы, свои порядки: дикие,

простые и прекрасные.

Непредсказуемы лишь люди.

Помню луну, высоко висящую в небе, гнетущее ощущение страха,

сжимающее горло чувство вины. Холодный ветер приносил с собой

незнакомые запахи.

Хруст веток. Шаги.

И вот он. Вор появился из леса и выглядел он так, словно постарел

лет на десять, весь промокший от дождя. У него был с собой рюкзак, и

на секунду мне показалось, что я сплю. Я не могла поверить, что он

действительно стоит передо мной.

- Альбутерол, – сообщил он, расстегивая рюкзак. – Это для девочки. И

припасы для остальных. Искупление за то, что я крал у вас.

Тайленол, Судафед, упаковка лейкопластырей и антибиотиков,

бацитрацин, Неоспорин, пенициллин. Целое богатство. Никто не мог

поверить в то, что Вор вернулся. Никто не мог поверить, что он

рисковал своей жизнью, пробравшись на другую сторону, чтобы

достать столь необходимые нам припасы. Он никому не сообщил о

нашем маленьком уговоре; и хоумстидеры простили ему прошлые

грехи.

Он рассказал нам о небольшом, едва приметном и слабо охраняемом

складе на берегу реки Кочеко. Его владелец, Эдвард Кауффман, был

симпатизером и оказывал благотворительную помощь неисцеленным:

тайком переправлял им лекарства и медикаменты. Тэк шел вверх по

реке, борясь с мощным течением, и вышел точно к восточному крылу

клиники Кауффмана. Тем не менее, ему пришлось прятаться на

обратном пути, чтобы не попасться на глаза патрулю.

- Как ты узнал о клинике? – спросила я.

- Моя сестра, – коротко ответил Тэк. И хотя он не уточнял, я поняла: ей

делали какую-то операцию. Он не хотел, чтобы я знала об этом. Потом

до меня дошло.

- Такой же колкий, как гвоздь, – произнес Грэндпа, когда Вор закончил

свой рассказ. Вот, как он получил свое новое имя* и стал одним из нас.

*Тэк (англ. tack) – гвоздь

За пределами приемной больница выглядит так же, как и все прочие

больницы: непривлекательное унылое помещение, вычищенное до

блеска. Мне не нравится эта чрезмерная чистота. Я сразу гадаю над

тем, что же именно пытаются скрыть или оттереть.

Я иду, не поднимая головы, не торопясь, но и не мешкая. В коридорах

практически никого нет, и когда я прохожу мимо единственного

встретившегося мне на пути доктора, он всего лишь бросает взгляд в

мою сторону. Отлично. Здесь каждый занят своим делом.

Я делаю передышку, когда добираюсь до лифта: возле дверей стоит

паренек, переминаясь с ноги на ногу и поглядывая на часы – живое

воплощение нетерпеливости. У него на шее висит фотокамера, и

выглядит он так, словно не спал несколько недель. Представитель

прессы.

- Вы здесь из-за Джулиана Файнмэна? – это все, что мне требуется

спросить.

- Шестой этаж, верно? Женщина в приемной сказала мне, что

процедура проводится на шестом этаже. – Наверное, ему за тридцать,

но на кончике носа у него краснеет прыщ – огромный, как волдырь. Да

и сам он похож на прыщ – того и гляди лопнет.

Я вслед за парнем захожу в кабинку и, протянув руку, костяшками

пальцев стучу по кнопке.

- На шестом, – отвечаю я.

Мне было шестнадцать, когда я в первый раз убила человека. Прошло

почти два года с тех пор, как я сбежала в Дебри, и к тому времени

хоумстид сильно изменился. Кто-то покинул его, кто-то погиб,

появились новые обитатели. В мою первую зиму – четыре недели

сплошного снегопада, без охоты, без добычи – мы питались тем, что

осталось с лета: сушеными ломтиками мяса, а потом, когда и оно

кончилось – простым рисом. Но хуже голода был пронизывающий

холод. Особенно в те дни, когда снег так быстро и плотно покрывал

землю, что выходить наружу было попросту опасно. Тогда в хоумстиде

стоял жуткий запах немытых тел, и скука была настолько сильна, что

создавалось впечатление, будто она проникла тебе под кожу и зудит

там.

В ту зиму умерла Мари. Она так и не оправилась после второго

мертворожденного ребенка; еще до наступления зимы она часто

лежала, свернувшись на своей койке и сложив руки так же, как матери

баюкают младенцев. В ту зиму что-то хрупкое, наконец, сломалось

внутри нее. Проснувшись однажды утром, мы нашли ее повесившейся

на деревянной перекладине в столовой.

Снаружи все замело, и мы не могли похоронить ее. Целых два дня нам

пришлось жить под одной крышей с мертвецом.

Мы также потеряли Тайни, который как-то попытался выйти и

поохотиться. Мы убеждали его, что это бессмысленно и рискованно,

что в такую погоду ни один зверь носа из лесу не высунет. Но он с ума

сходил от необходимости сидеть в заточении, страдая от голода,

грызущего изнутри. Он так и не вернулся. Должно быть, заблудился в

лесу и замерз.

Так что в следующий год мы решили переселиться. Вообще-то, это

было решение Грэя, но мы все поддержали его. Брэм,

присоединившийся к нам тем же летом, рассказал про хоумстиды на

дальнем юге – дружественные земли, где мы могли бы найти укрытие.

В августе Грэй послал на разведку несколько человек, чтобы они