o 0a115616b968c99b

кружились над уставленным колами двором усадьбы.

Князь Шуйский, в запыленном, испачканном, простом армяке, наклонив голову, шагнул в

крохотную светелку.

- Смотри-ка, - подумал Федор, - хоть ему и на шестой десяток, а седины нет почти. Хотя

лицо, конечно, – краше в гроб кладут.

Василий Иванович, не здороваясь, присел на лавку и налил себе водки.

- Пироги свежие, - вздохнул Воронцов-Вельяминов, - с рыбой, ешьте. Что там? – он кивнул

головой в сторону улицы.

Шуйский выпил, и, закрыв глаза, тяжело прислонившись к стене, вдохнул прохладный,

рассветный воздух, что поднимался от ручья.

- Там, Федор Петрович, - наконец, ответил он, - самозванец уже в селе Коломенском. Шатры

раскинул, пиры устраивает, ну, и, конечно, хлеб-соль ему несут, кто в Тулу не успел

приехать. Бориса Федоровича с семьей вчера на кладбище при Варсонофьевском

монастыре зарыли – ночью, тайно.

Князь внезапно улыбнулся и продолжил: «А подметные письма ваши народ читает, вон, по

Красной площади пройдите, из рук в руки их передают. Что с людьми у нас?»

- Есть кое-кто, - Федор усмехнулся. «Уж не обессудьте, Василий Иванович, не все бояре-то,

сами помните, чем я во время оно занимался. Ну, остались у меня знакомства кое-какие».

- Да все равно, - Шуйский отломил половину пирога, и, прожевав, сказал:

- У вас, в подмосковной усадьбе, все тихо. Коней мы там оставили, дальше пешком шли,

вряд ли, - он смешливо показал на свое заросшее бородой до глаз лицо, - меня бы узнал

кто-нибудь. А вот вам, - он окинул взглядом Воронцова-Вельяминова, - на улицу не след

выходить, больно вы человек заметный.

- Масальский за вдовствующей государыней Марией Федоровной поехал, говорят - тихо

проговорил Федор.

- Да она совсем помешалась, - махнул рукой Шуйский, - ей вас покажи, - она вас своим

сыном признает. А что это за колы у Троицкой церкви стоят, с трупами?

Федор вспомнил исклеванное птицами до костей лицо зятя, - он пришел на Красную

площадь перед рассветом, когда Москва еще спала, и потом, найдя какую-то захолустную

церквушку, поставив свечку, долго стоял на коленях перед образом Спаса, - и, чуть дернув

щекой, ответил: «То люди, что с царем Федором Борисовичем погибли, защищая его. А

Семен Никитич Годунов, говорят, в Разбойном приказе умер, пытали его, раненого».

Шуйский помолчал и спросил: «Ксения Борисовна где?».

- С той ночи пропала, - почти неслышно ответил Федор, и, вздохнув, чуть не добавил: «Тако

же и сестра моя, и племянница».

Князь потрещал грязными, с обломанными ногтями, пальцами, и вдруг сказал: «Лучше бы ей

постричься было, как этот, брат короля датского, жених ее, умер».

Федор вдруг отодвинул бутылку с водкой и жестко сказал:

- Вот что, Василий Иванович. О том, кто на престол царей московских сядет, мы начнем

думать, опосля того, как голова самозванца с плахи покатится. А пока – Ксения Борисовна,

коли жива она, дай Бог ей здоровья, - мужчина перекрестился, - законная наследница трона.

- Сами помните, - Воронцов-Вельяминов усмехнулся, - как вы Борису Федоровичу помогали

державой завладеть, а царевна Ксения – дочь его, не кто-нибудь.

Шуйский побагровел.

- Было б у вас больше ума, - вздохнул Федор, - ничего бы этого не было. А что Борису

Федоровичу царствовать хотелось – так посмотрите, чем все это закончилось – колами у

церкви Троицкой, и страной, которую сейчас всякое отрепье разворовывать будет. Так что

пока руки к Москве не протягивайте, не надо, мой вам совет.

Князь, было, хотел что-то ответить, но сдержался.

- Помыться можно тут? – мрачно спросил Шуйский. «А то мы вторую неделю в канавах

ночуем, хорошо еще, что лето на дворе».

- Мойтесь, - Федор показал на занавеску, что разделяла светелки, - у Никифора

Григорьевича одежда есть, он краденое скупает. Если вам девка потребуется, скажите ему,

на ночь пришлет кого-нибудь. И приходите, - Федор прислушался к звону соборных

колоколов, - опосля заутрени народ начнет собираться, говорить с ними будем.

Когда Шуйский ушел, Федор отворил дверь и тихонько свистнул.

- Что у Масальского на усадьбе? – спросил он парнишку, - грязного, чумазого, что взбежал по

лестнице. «Никто не выходил?».

- С тех пор, как сам уехал, - шепелявя, ответил мальчик, - все тихо. Там этот, толстый, ну, с

бородой русой.

- Голицын, - пробормотал Федор. «А с черной бородой, тоже высокий, - поинтересовался он.

«Ну, я тебе описывал его?».

- Того не видел, - развел руками мальчик.

- Ну, возвращайся туда, следи, - велел Федор, и, протянув мальцу медную денежку, -

отпустил его.

Он высунулся в раскрытые ставни и посмотрел на быстро бегущий к Москве-реке ручей.

- Куда ж ты, сука, делся? – прошептал Федор. «И Марья с Ксенией – неужели Масальский их

с собой увез, туда, на Шексну, вдовствующая государыня там была вроде, в Горицком

монастыре? Ладно, - он задумался, - сначала пан царевич, - а потом все остальное.

Князь Голицын брезгливо повертел в руках грамотцу и прочел: «Сие не царь Димитрий

Иоаннович, а самозванец, который хочет православную веру истребить и церкви

разрушить».

- Ну-ну, - протянул Василий Голицын, и вдруг взорвался: «Что эти, грамоты, с неба падают