Она провела меня в большую комнату первого этажа. Вдоль двух ее стен выстроились на козлах декораторские столы с металлическими лампами на шарнирах. Эркерное окно завешено перекрывающим вид на улицу стеганным одеялом, три матраса кружком лежат на полу у камина. Там и сям валяются рюкзаки, полиэтиленовые сумки, кипы журналов и газет, открытые консервные банки, пластиковые бутылки колы. Все это чем-то напоминало квартиру Лайонела в Виллидж. По столам были разложены еще не сверстанные газетные полосы и всякие сопутствующие процессу верстки принадлежности — клей, комплекты переводных шрифтов „Летрасет“, пузырьки „Типпекса“, — имелась также пара электрических пишущих машинок со сферическими шрифтовыми головками. Помимо встретившей меня в дверях девицы, здесь находились еще трое. Нас познакомили. Остролицая носила фамилию Браунвелл; другую девушку, хорошенькую, с темными волосам и спадающей до ресниц челкой звали Роут. Присутствовал также мужчина в худосочной бородке (выглядевшей так, словно из нее беспорядочным образом выдрали клочья, оставив на месте их голые проплешины), назвавшийся Халлидеем; и наконец, высокий, худой, симпатичный парень (вроде бы, постарше остальных, я бы дал ему тридцать с лишним) с длинными, до плеч волосами, разделенными посередке пробором; этот сказал: „А я Джон“.
Они отыскали стул, поставили его посреди комнаты и предложили мне присесть. Затем началось нечто, смахивающее на ласковый допрос. Джон поинтересовался, почему я решил вступить в СКП. Думая, что он хочет услышать именно это, я ответил, что меня потрясло, чтобы не сказать травмировало, долгое пребывание в Св. Ботольфе, поэтому мне захотелось сделать что-то, связанное с правами больничных пациентов. Вот я и подумал, что люди, называющие себя „Социалистическим коллективом пострадавших“, могут оказаться именно той стоящей слева от центра группой давления, которую я искал. Я хотел помочь, хотел сделать все, что могу, — если бы они только знали, каковы условия в нынешних больницах, в отделениях для престарелых, почти тоталитарные…
Джон поднял ладонь, останавливая меня; все они, заметил я, улыбались, немного покровительственно. Я же вам говорил, сказал Джон, мы не являемся движением, стремящимся реформировать Государственную службу здравоохранения. Я сказал, что мне все равно, я просто хочу что-нибудь делать — нельзя же просто сидеть и жаловаться, мне необходима активная деятельность. И, признался я, кое-какие деньги мне тоже не помешали бы. Тяжело протрудившись всю мою жизнь и даже изведав определенный успех, я способен теперь наскрести средства только на то, чтобы существовать за чертой бедности. Даже крышей над моей головой я обязан бескорыстию и щедрости одного исландца, если бы не он, я был бы бездомным. А затем я задал вопрос: если вы не имеете никакого отношения к больницам и правам пострадавших, то кто же вы?
РОУТ: Мы антифашисты.
Я: Я, вообще-то, тоже.
ДЖОН: Такие имена как Дебор и Ванейгейм вам что-нибудь говорят?
Я: Нет.
ДЖОН: О „Ситуационистах“ когда-нибудь слышали?
Я: Нет.
ДЖОН: Об Ульрике Майнхоф? Нантерре, 1968-й?
Я: Боюсь, в 1968-м я был в Нигерии.
ДЖОН: К Биафре какое-нибудь отношение имели?
Я: Ездил туда, под самый конец войны. Пытался вытащить одного человека.
ХАЛЛИДЕЙ: Это вы молодец.
БРАУНВЕЛЛ: Верно.
Были и другие вопросы: слышал ли я о „Фракции Красной Армии“? Я сказал, что слышал. Браунвелл спросила, что я думаю о „высокопоставленных свиньях, судьях, централизме и собственности“. Я сказал, что вообще ничего об этом не думаю, я лишь хочу чем-то помочь, почувствовать, что не просто лежу лежнем и мирюсь со всем, что происходит. Жизнь моя подходит к концу, и мне не хочется быть жалким, пассивным стариком. После пережитого мной в Св. Ботольфе я осознал — то, как люди позволяют государственным учреждениям и тем, кто стоит у власти, подавлять себя, удручает меня и сердит, — и я захотел помочь им постоять за себя. Не знаю почему, но четверо внимательно слушавших меня молодых людей пробудили во мне красноречие и страстность, — мне впервые представилась возможность излить душу, и я за нее ухватился.
Затем Джон объяснил, что они, все четверо, входят в состав подразделения СКП, именуемого „Рабочая группа — Коммуникации“. Что значит, „рабочая группа“? — спросил я. Кружок, ячейка, кадровый состав, ответил он. Здесь, на Напье-стрит, они издают еженедельную малоформатную — 6–8 полос — газету, которая называется „Ситуация“. Продажа этой газеты составляет один из главных источников доходов СКП. И им нужны люди, которые продавали бы газету на улицах. 10 процентов выручки идет продавцу — интересует меня такая работа? А что вы делаете с остальными деньгами? — спросил я.