Нума Руместан

Тут только Руместан заметил дородную даму в коротком бархатном полупальто и шляпе с перьями, приближавшуюся к нему из противоположного конца гостиной, почтительно приседая через каждые три шага. То была госпожа Башельри-мать, говорившая с бордоским акцентом, бывшая кафешантанная Дюгазон, с носиком, как у дочки, уже совсем незаметным на широкой физиономии торговки устрицами, — одна из тех устрашающих мамаш, которые сопровождают дочек как прискорбный прообраз того, что сулит будущее их юной красоте. Нума, однако, в настоящий момент был не склонен философствовать; его покорила юная беззаботная грация этого вполне сформировавшегося и притом прелестно сформировавшегося тела, он был восхищен жаргонным словечком девицы, которое смягчал ее почти детский смех: ей, как сказали обе дамы, было всего шестнадцать лет.

— Шестнадцать лет! В каком же возрасте она поступила в театр?

— Она и родилась-то в театре, господин министр. Отец — он сейчас в отставке — был директором Фоли — Борделез.

— Словом, я появилась на свет на подмостках, — дерзко заявила Алиса, показывая все свои сверкающие тридцать два зуба, выстроившиеся, как на параде.

— Алиса, Алиса! Это же неуважение к его превосходительству.

— Оставьте!.. Она еще ребенок.

Благожелательным, почти отеческим жестом усадил он ее подле себя на диване, похвалил за честолюбивые замыслы, за любовь к подлинному искусству, за желание не довольствоваться пагубной легкостью опереточных успехов. Но только придется работать, много работать, учиться по-настоящему.

— О, этого я не боюсь! — сказала девочка, размахивая свернутыми в трубку нотами. — Каждый день двухчасовой урок у госпожи Вотер!..

— Вотер?.. Отлично!.. У нее превосходный метод…

Он развернул ноты и с видом знатока просмотрел их.

— А что мы поем?.. Aral Вальс из «Мирейли»[24]… Песенка о Магали… Это все для меня родное, — заметил Нума и, полузакрыв глава, покачивая в такт головой, принялся напевать:

О Магали, тебя люблю я.
Бежим со мной под сень густую
Раскидистых ветвей…

А она подхватила:

Под ночи темной покрывало.
Чтоб ты огнем очей…

Руместан запел во весь голос:

Все звезды в небе затмевала…

Но она прервала его:

— Погодите… Мама будет нам аккомпанировать.

Она отодвинула пюпитры, открыла крышку рояля, насильно усадила мать. Решительная особа!.. Министр на секунду заколебался, держа палец на нотах дуэта. Что, если кто-нибудь услышит?.. Впрочем, уже три дня подряд в большой гостиной по утрам идут репетиции… И они начали.

Оба, стоя, заглядывали в ноты, а г-жа Башельри аккомпанировала по памяти. Они почти касались друг друга лбами, их дыхание сливалось в ласкающих модуляциях ритма. Нума воодушевился, он пел с чувством, подымая руки на высоких нотах, чтобы легче взять их. С тех пор как началась его политическая карьера, он говорил с трибуны гораздо чаще, чем пел. Голос его отяжелел, как и фигура, но петь ему все же доставляло большое удовольствие, особенно петь вместе с этой девочкой.

Во всяком случае, он позабыл и об епископе Тюлльском и о совете министерства, который уже собрался за большим зеленым столом в томительном ожидании министра. Раза два в гостиную заглядывала уныло — бледная физиономия дежурного служителя, позвякивала его серебряная цепь, но, увидев, что министр народного просвещения и вероисповеданий поет дуэт с опереточной актрисой, ошеломленный служитель тотчас же исчезал. Нума перестал быть министром, теперь он был корзинщик Венсан, преследующий неуловимую Магали во всех ее кокетливых превращениях. И как ловко она убегала, как умела она ускользать с детским лукавством, как сверкали в улыбке ее жемчужные зубки, пока, наконец, побежденная, она не сдалась, положив на плечо друга шаловливую, закружившуюся от бега головку.

Очарование нарушила мамаша Башельри; она повернулась к ним, едва закончилась ария:

— Какой голос, господин министр, какой у вас голос!

— Да… в молодости я пел… — сказал он не без самодовольства.

— Но вы же и теперь воэхитительно поете… Нельзя даже сравнить с господином де Лаппара, правда, Бебе?

Бебе, свертывая ноты, только слегка пожала плечиками, словно столь бесспорная истина и не нуждалась в словесном подтверждении. Руместан, слегка обеспокоенный, спросил:

— А вы хорошо знакомы с господином де Лаппара?..

— Да, он иногда заходит к нам поесть провансальской ухи, а после обеда они с Бебе поют дуэты.

В этот момент служитель, уже не слыша музыки, решился войти в гостиную с предосторожностями укротителя, входящего в клетку к хищнику.

— Иду, иду!.. — сказал Руместан и тут же обратился к девочке, напустив на себя самый что ни есть министерский вид, чтобы она почувствовала, какое расстояние на иерархической лестнице отделяет его от служителя:

— Поздравляю вас, мадемуазель. У вас талант, большой талант, и если вы споете у нас что-нибудь в воскресенье, я буду только очень рад.

Она вскрикнула совсем по-детски:

— Правда? Какой вы милый!.. — Подпрыгнув, она повисла у него на шее.