– К чему ты это клонишь? – спросил я. – Думаешь, такие разговорчики помогут тебе выкарабкаться отсюда?
– Тут кое-что заваривается, и, наверно, тебе это надо знать. Ты откровенный негодяй. Ты даже не возьмешь на себя труд отрицать это. Ты человек неразборчивый в средствах и бессовестный, и в этом нет ничего дурного, потому что ты не лицемеришь. Ты…
– Выкладывай, в чем дело! Если сам не скажешь, я войду и такое учиню, что ты у меня сразу заговоришь.
– Хэч приходил сюда несколько раз, – сказал Док. –
Приглашал подняться наверх и послушать те записи, с которыми он возится. Говорил, что это точнехонько по моей части. Сказал, что я не пожалею. Но в том, как он себя вел, было что-то не то. Что-то трусливое. – Он уставился на меня из-за решетки. – Ты же знаешь, капитан, Хэч никогда не был трусом.
– Давай, продолжай!
– Хэч сделал какое-то открытие, капитан. На твоем месте я делал бы такие открытия сам.
Я умчался, даже не ответив ему. Я вспомнил, как вел себя Хэч: он почти не ел и был задумчив, неразговорчив.
Кстати, кое-кто еще тоже вел себя странно. Просто я был слишком занят и не обращал на это внимания.
Взбегая по аппарелям, я ругался на каждом шагу. Как бы ни был занят капитан, он никогда не должен упускать из виду свою команду… не упускать ни на минуту. И все из-за спешки, из-за желания скорее загрузиться и удрать, пока что-нибудь не случилось.
И вот что-то все-таки случилось. Никто не спустился посидеть со мной. За ужином не было сказано и десятка слов. Чувствовалось, что все идет шиворот-навыворот.
Блин с Хэчем занимались предварительным знакомством с записями в штурманской рубке. Ворвавшись в рубку, я захлопнул дверь и прислонился к ней спиной.
Кроме Хэча и Блина, там был Фрост, а на плетеном сиденье машины устроился человек, в котором я признал одного из подчиненных Хэча.
Я стоял, не говоря ни слова, а все трое смотрели на меня. Человек со шлемом на голове не заметил моего прихода… да его тут и не было.
– Ну, Хэч, – сказал я, – выкладывай начистоту. Что все это значит? Почему этот человек занимается предварительным знакомством? Я думал, что только ты и…
– Капитан, – сказал Фрост, – мы как раз собирались сказать тебе.
– Молчать! Я спрашиваю Хэча!
– Фрост верно сказал, – стал объяснять Хэч. – Мы давно хотели тебе все рассказать. Да ты был очень занят, и так как нам немного трудновато…
– Что здесь трудного?
– Ну, ты решил во что бы то ни стало разбогатеть. И
поэтому нашу новость мы хотим сообщить тебе осторожно.
Я подошел к ним.
– Не понимаю, о чем вы говорите… Ведь нам же по-прежнему светит большая прибыль. Ты знаешь, Хэч, если я возьмусь… от тебя только мокрое место останется, и, если не хочешь быть битым, выкладывай-ка все побыстрее.
– Никакая прибыль нам не светит, капитан, – спокойно сказал Фрост. – Мы увезем эти штуковины и сдадим их властям.
– Да вы все с ума посходили! – взревел я. – Сколько лет, сколько сил мы убили, охотясь за кушами. А теперь, когда он уже у нас в кармане, когда мы можем ходить босиком по горе тысячедолларовых бумажек, вы тут передо мной строите из себя святую невинность. Какого…
– Если бы мы это сделали, мы поступили бы нечестно, сэр. И это «сэр» испугало меня больше всего. До сих пор
Блин не величал меня так ни разу.
Я переводил взгляд с одного на другого, и от выражения их лиц у меня мороз по коже пошел. Они все до единого были согласны с Блином.
– Это все курс ориентации! – крикнул я.
Хэч кивнул.
– В нем говорится о честности и чести.
– А что вы, мерзавцы, понимаете в честности и чести? –
взвился я. – Вы сроду не знали, что такое честность.
– Прежде не знали, – сказал Блин, – а теперь знаем.
– Это же пропаганда! Просто профессора подложили нам свинью!
Подложили свинью, как пить дать. Но надо признаться, эти профессора – великие доки. Не знаю уж, то ли они считали человечество бандой подлецов, то ли курс ориентации был у них для всех одни. Не удивительно, что они не задавали мне вопросов. Не удивительно, что они не провели расследования до того, как вручить нам свои знания.
Мы и шагу не ступили, как нас стреножили.
– Узнав, что такое честность, – сказал Фрост, – мы решили, что поступим правильно, познакомив с курсом ориентации остальных членов команды. Прежде мы вели отвратительную жизнь, капитан.
– И вот, – продолжал Хэч, – мы стали приводить сюда одного за другим и ориентировать их. Мы считали, что должны сделать хоть это. Сейчас этим делом занят один из последних.
– Миссионеры, – сказал я Хэчу. – Вот вы кто. Помнишь, что ты мне говорил однажды вечером? Ты сказал, что не станешь миссионером, хоть озолоти.
– Напрасно стараетесь, – холодно возразил Фрост. –
Вам не пристыдить нас и не запугать. Мы знаем, что мы правы.
– А деньги! А как же с компанией? Мы же все продумали!
– Забудьте и об этом, капитан. Когда вы пройдете курс…
– Никакого курса я проходить не буду! – Наверно, голос у меня был громкий, но я уже понял, что ни один из них не бросится на меня. – Эй, вы, ханжи, миссионеришки несчастные, если вам не терпится заставить меня, попробуйте, давайте…
Они по-прежнему не двигались с места. Я запугал их.