Нулевой день

Изображение на карте: богиня охоты с кожей, сияющей красным оттенком, парит в лунном свете.

Символ: растущий месяц, наложенный на полную луну.

Отличительные характеристики: её кожа отдаёт красным свечением, словно охотничья луна*.

(*Охотничья луна (она же кровавая) — полнолуние после осеннего равноденствия.)

До Вспышки: чемпион по мотокроссу, надежда олимпийской сборной по стрельбе из лука, студентка колледжа, только что съехавшая из дома своих тётушек.

Студгородок университета Хайленд

День 0

2:01 ночи.

Валяясь в парализованном состоянии на кровати участника команды по лакроссу, провонявшей потом и прогорклым пивом, я прислушиваюсь к разговору четырёх игроков, оспаривающих «право первенства».

На меня.

Я пытаюсь напрячь мышцы. Не выходит.

Мысленно приказываю глазам открыться. Без толку.

Всё что я могу — беспомощно лежать здесь и прокручивать в голове события, что привели меня к этому моменту.

***

Три недели назад

— Никуда ты не уедешь, Лена, — тётя Ванда нервным жестом поправила очки, — твоё место здесь с нами.

— Зачем тебе сдался этот колледж? — добавила тётя Шэрон с ледяным спокойствием в противоположность распаниковавшейся Ванде, — всё, чему тебе нужно учиться, касается игры.

Снова эта игра! Может, я и проклята быть Луной, Несущей Сомнения, но это не значит, что я не могу вести нормальную жизнь.

Эта карта всегда ассоциировалась у меня с унынием. Больше так не будет. Мне всё осточертело, я устала от того, что не имею возможности найти друзей, встречаться с парнями и просто вести себя, как обычный подросток.

Я решительно мотнула головой.

— Я уезжаю.

И, протиснувшись мимо тёток, вышла за дверь.

Они выскочили следом и остановились как вкопанные при виде новенького чёрного Tahoe.

— Откуда у тебя это? — строго спросила Шэрон. — Ведь ты еще не имеешь доступа к своему трастовому фонду.

Расправив плечи, я ответила:

— Я продала папины мотоциклы.

Решение, которое далось мне крайне тяжело. На этих мотоциклах он достиг многих громких побед в мотокроссе. Но я подумала, что мама с папой хотели бы, чтобы я таким образом избавилась от контроля Шэрон и Ванды.

Я бросила в салон внедорожника футляр с луком и пошла обратно в дом, чтобы забрать оставшиеся вещи.

Вдогонку бросилась Шэрон с растрёпанными ветром длинными чёрными волосами.

— Мы запрещаем тебе уезжать.

Ванда семенит следом, заламывая руки.

Я засмеялась.

— Мне восемнадцать лет, — к тому же я сильнее десятерых других женщин вместе взятых, — хрена с два вы мне что-то запретите. Почему вы вообще меня держите, если прекрасно знаете, что я почти наверняка скоро умру?

Умереть значит проиграть. Для них даже допустить такую мысль — уже кощунство.

Лицо Шэрон исказилось гневом:

— Нет, ты победишь!

Даже если так, что мне принесёт бессмертие? Всё то же уныние. Без конца и края.

Я перешла на более твёрдый тон:

— Игра скоро начнётся, — я уже слышу позывные и чувствую пробуждение некоторых сил (иначе, я ни за что бы не поверила их рассказам об игре), — и если грядёт какое-то бедствие, то я хочу успеть пожить нормальной жизнью.

Ну и что, что я живу в огромном особняке, что тётушки повозили меня по миру? Ведь за все эти годы я не обзавелась ни единой подругой. Ни разу не была на свидании.

— Да, грядёт бедствие! — крикнула Ванда. — Поэтому ты должна оставаться рядом с нами. Мы подготовились ко всему.

Эти двое — тайные сурвивалистки.

— Вы меня не слышите! Забудьте об этом.

Я вошла в дом, поднялась в свою комнату и схватила чемодан. Обвела её взглядом в последний раз и вышла обратно на лестничную площадку.

Тётки так и остались топтаться у подножия лестницы. Когда я спустилась, Шэрон сказала:

— Подумай, что ты делаешь.

Я и так со дня восемнадцатилетия только об этом и думаю.

Предыдущие девять лет я подчинялась им беспрекословно: занималась психологической и физической подготовкой по десять часов в день, соблюдала строгую диету, ни с кем не общалась… но за последний год начала задаваться многими вопросами.

Когда мне было девять, я услышала, как тёти спорили с мамой. Они хотели чаще со мной видеться, но родители ограничили наше общение и лишь раз в несколько недель отпускали меня погостить у них с ночёвкой. В одну из таких ночей наш дом сгорел.

Вместе с родителями.

Я проскользнула мимо них. Следующей заговорила Ванда:

— Хорошо. Если тебе так нужен этот колледж, мы поедем с тобой. Мы могли бы подготовить дом…

— Да одна из главных причин, по которым я уезжаю — желание держаться подальше от вас!

Я направилась к выходу.

— Не думай, что все вокруг такие, как мы, — Шэрон следует за мной по пятам, — до тебя никому не будет дела. Только мы всегда готовы тебя защитить.

Я развернулась:

— Как моих родителей?

Ну вот. Я это сказала.

Я обожала родителей, у меня было чудесное детство. Если всего этого меня лишили тётки…

Ванда и Шэрон фанатики Арканов, одна — летописец, вторая — Тарасова. Они благоговеют перед игрой, перед моим в ней предназначением. Но родители были против тренировок.