Нулевой Архетип

– Разумеется, дочь моя. Знаете, за годы, что Джек работал на меня, я успел к нему привязаться. Он хороший человек, которому доводилось делать и испытывать плохие вещи.

– Зачем вы мне это говорите?

– Просто так. Я думаю, он был бы рад вас видеть.

Кейн помолчала, разглядывая улицы:

– Как он после расщепления?

– Учится управлять искусственной рукой и пытается вернуться к нормальной жизни, – Реннар пожал плечами. – Медиатор, который в него врастал, уничтожен. Я больше ничего не должен Джеку, а он ничего не должен мне.

– И все же вы сказали мне его адрес.

– Как я и говорил, Джек будет рад вас видеть. И что намного важнее, дочь моя, вы будете рады видеть его.

Кейн не стала с этим спорить.

Они прошли по центральной улочке до причала, мимо пустых пока прилавков, и она только теперь, присмотревшись поближе, поняла, как же все-таки «Алая дева» отличалась от других небесных кораблей.

Кейн казалось, что в воздухе витает запах Древних Городов – серый и немного пыльный запах прежних, изначальных архетипов.

Где-то над головой, за пределами пещеры, колыхался Грандвейв.

– Вы получили то, что хотели? – вдруг спросил Реннар. – То, ради чего вы отправились к Узлу.

– Нет, – честно ответила ему Кейн. – Но я получила нечто столь же ценное. А вы?

– Нет. Мне еще многое предстоит исправить, – отозвался он. – Как только я найду мастрессу, «Алая дева» отправится к новому Узлу Земли. Этой мастрессой можете стать вы. Хотите?

– Хочу, – призналась Кейн. – Я хочу помочь схематикам. Дать надежду тем, у кого раньше ее не было. Там, под Грандвейв, я научилась, что надежда – это очень много.

– Значит, мы отправляемся в воскресенье. В семь утра я буду ждать вас здесь, на причале.

* * *

Кейн не пошла к Джеку – ни на следующий день, ни через неделю. Ей хотелось, и было страшно увидеть его снова. Она откладывала, затягивала и оправдывала себя тем, что еще многое нужно было сделать: разобраться с накопившимися делами в Университете, привести квартиру в порядок и заменить сломанные вещи, слетать с Реннаром к новому Узлу Земли.

Кейн расщепляла схематиков одного за другим – пока только по паре человек за раз, и с каждым расщеплением чувствовала, что в ее жизни все правильно. Все на своих местах.

Разве что ей действительно очень хотелось снова увидеть Джека.

Иногда она представляла, как рассказывает ему, что произошло с ней за день. Или просто молча сидит рядом.

Это были глупые мысли, и противно скреблись сомнения внутри: стал бы Джек ее слушать, если бы она рассказала, была бы она ему интересна? Захотел бы он вообще вспоминать то, что случилось с ним под Грандвейв, или предпочел оставить позади и забыть?

Дни шли и сменялись неделями. Ночи становились холоднее, в Цитадель пришла поздняя осень, и по утрам на лужах образовывалась тонкая ледяная корка.

Кейн обещала себе – завтра, завтра я к нему схожу. Один раз она даже перетряхнула свой гардероб, чтобы выбрать платье. Потом мысленно обозвала себя дурой и так ничего и не решила.

С момента ее возвращения в Цитадель прошел месяц, потом полтора.

Это было глупо – столько думать о человеке, которого она знала всего несколько дней. Но время не имело значения, значение имело то, что успело за это время измениться. Дело было в связи – невидимой нитке, которую Кейн чувствовала, которая тянула ее, и которую было страшно потерять.

Вы думаете обо мне?

Вспоминаете хоть иногда?

Или это все осталось внизу, под Грандвейв?

Кейн преподавала в Университете, встречалась с Реннаром и часами бродила по Цитадели.

А потом пришло письмо с «Трели» – Ричард предлагал Кейн забрать некоторые вещи Линнел. Старые вещи, оставшиеся еще от того беззаботного, далекого детства, наполненного свободой и высотой.

Почему-то письмо принесли в Университет, и курьер постучал в аудиторию во время лекции.

Кейн вскрыла конверт сразу, хотя, разумеется, не имела права прерывать занятие.

Она быстро пробежала строчки глазами, боясь, что случилось что-то еще.

Совсем короткое письмо – ничего не случилось, но почему-то Кейн сразу же перечитала его еще раз.

– Мастресса Анна? – нерешительно позвала ее Эмили Гранд, одна из ее учениц.

Кейн вскинулась, в груди что-то сжалось.

Бумага смялась в пальцах.

– Я… Мне нужно уйти. Это… это очень важно.

Она едва сообразила схватить свое пальто с вешалки, шарф и сумка так и остались висеть на спинке стула.

Почему-то Кейн показалось очень важным – не возвращаться за ними. Идти только вперед, как будто была в этом какая-то древняя, непонятная магия – идти сразу, не позволяя себе остановиться и подумать, не оборачиваясь.

Кейн шла так быстро, как могла, и в голове было пусто.

Одной-единственной мыслью звенело, что нужно торопиться. Именно сегодня, сейчас.

Она не чувствовала холода, совсем потеряла счет времени в калейдоскопе улиц.

В каменных массивах богатых домов, в крохотных коробках домов бедных, которых становилось все больше и больше.

Кейн почему-то всегда нравились трущобы – их пестрое, отчаянно живое лоскутное одеяло. Их непобедимое желание быть, дышать, продолжаться.

Кейн шла к ним, все убыстряя и убыстряя шаг.