Нуль

Она ударила в грудь и словно остановила тело в полете – такая маленькая пуля, такое большое тело, – Сергей почувствовал очень сильную боль, ему на миг показалось, что вот, наконец-то большая черная жаба убита, а в следующую секунду понял, что убит он, что тот самый кусочек свинца все-таки ворвался в его плоть, разорвал мышцы, ткани, нервные волокна, раздробил кости и пресек дыхание; Сергей хотел вдохнуть глубже, но не мог, это было невыносимо больно, и воздух куда-то уходил, и опять этот тяжелый, скользкий, стелющийся запах, отдающий псиной и мокрым песком, «фотография воспоминания», и к нему примешивалась мазутно-сивушная вонь, и стало очень страшно: неужели моя жизнь, в которой было так много хорошего и интересного, и веселые и молодые мать с отцом, и как я тонул, трехлетний, в Москве-реке и мать меня выхватила из воды, и первый раз в цирке, и залитый солнцем «Артек», и школьный театр, и первая любовь, и вторая любовь, и третья любовь, и дети, такие замечательные дети, и Катя, чудная Катя, и университет, и стройотряды, и как я играл на гитаре, без особого слуха, но мне нравилось, и все слушали, и тысячи прочитанных книг, и сотни изданных мною книг, и десятки написанных песен, и сотни напечатанных статей, и десятки неопубликованных повестей и рассказов, и множество друзей, как же много было у меня друзей, и было много денег, и было безденежье, и все города, в которых я побывал, и все города, в которых я не побывал, и Жука, самая добрая и прекрасная собака в мире, и потерянный Костик, и потерянный Коля, и потерянное мое издательство, и потерянное мое поколение, потому что все поколения в какой-то степени потерянные, это Хемингуэй, и бедная-бедная-бедная Катя, и мама, что за волшебное, потрясающее слово – мама, какие громы гремят, кто это все стреляет и стреляет, без остановки, что их тут – целая армия, что ли, неужели моей жизни больше нет, и почему так тепло между ног, о боже, ведь я обмочился, как стыдно, обоссался, такой взрослый дядя, ай-ай-ай, и как страшно-страшно-страшно, чертова водка, проклятая водка, сколько же ее было выпито, и все из-за нее, и все наперекосяк из-за нее, даже прыгнуть не сумел, что это меня ударило в спину, Господи Всесвятый, это же еще одна пуля, в спину, откуда, кто, я уже ничего не чувствую, даже боли нет, ох как страшно, ног нет, нет ног, только что было тепло и мокро, а сейчас ничего нет, что это меня опять бьет, и как сильно бьет, как больно лицу, это асфальт, я лежу, нет, я умираю, и надо мной Костик, милый-милый-милый Костик, несчастный ты мой боец, я тебя так ничему и не научил, но ты пойми, боец, пойми, мальчик мой, нельзя убивать людей, никак нельзя, никогда нельзя убивать людей…

Костя сразу понял, что означал второй выстрел: в десяти метрах стоял неизвестно откуда взявшийся Тимур Анатольевич и целился-таки из своего «глока» в Максима Борисова, ах ты черт, не предусмотрел, это же страховочный вариант, но почему вдруг страховочный, ведь Тимур никогда не участвует в операциях, да еще с «глоком» «точка-сорок-пять»? Может, он вовсе не по душу Борисова? Душа «эм-бэ» на мне. За кем же он тогда пришел, ангел смерти? За отцом? А откуда он знал, что отец будет здесь? Подстроил? О, Тимур умеет подстраивать. И та странная «цель» в компьютере… Впервые в жизни он переслал мне прямое задание по Сети. А может, не мне? Ведь мы всё уяснили еще вчера, и время, и адрес. Тогда в расчете на отца? На то, что он, выстроив цепочку рассуждений, все-таки залезет в компьютер и догадается, что искать и где? Неужели Тимур подставил мне отца, а сам пришел страховать? Зачем? Зачем? Зачем? Еще одна инициация? Подлость! Подлость! Подлость! Не-е-е-т!!! Папа! Папочка! Папуля!!!

- Папа! Папочка! – закричал Костя во весь голос. – Не-е-е-ет!!!

В Сергее плескалась водка, и прыгнул он очень неуклюже, но зато получилось как раз на линию огня. Когда он принял на себя пулю Костика, коварная сила пьяной инерции продолжала разворачивать его в воздухе, и пуля из «глока» угодила точно посреди спины. Не медля ни мгновения, Тимур снова нажал на скобу, на этот раз пуля попала в Борисова. Все произошло так быстро, что тот не успел среагировать. При всей выучке, при всей тренированности – все же не успел, его рука уже шла к наплечной кобуре, рефлексы сработали быстрее, чем разум, но поздно: пуля вонзилась в левое плечо. «Ах, еб вашу мать! – это были слова именно Максима. – Сережа, ты-то здесь зачем? Я же тебе говорил – спасай сына…» Больше он ничего не сказал – третья пуля Тимура пронзила ему глаз, перемешала мозг и, выбив кусок черепа, ушла в синее пространство вечера.