Нуар

– «И по-немецки орут со льда», – вздохнул фон Липпе-Липский. – Молодец Лев! Но это только начало, вот увидишь.

Липка не ошибся. Гершинин даже не успел прокашляться, готовясь читать дальше, как с заднего ряда раздался чей-то не слишком трезвый голос:

– Господин прапорщик!.. Так за кого вы?

Лев даже глазом не моргнул, но сзади не унимались:

– Вы за коммунистов или все-таки за Россию? Кронштадтские морячки – они, как ни крути, мамзели по вызову. Платить перестали, вот и подняли бузу. Ответьте!

Распорядитель – худая жердь во фраке, выскочил вперед, но грозный Лев величественно поднял десницу.

– Отвеча-аю! Без всякой симпатии к участникам событий, ра-а-азвернувшихся на военно-морской базе в Кронштадте, отмечу общеизвестное. Как ни крути, м-а-атросики все же слегка охладили восторг опасных фанта-азеров, заставив их хотя бы на какое-то время вспомнить, что мирова-а-ая революция – мировой революцией, а терпение может урваться даже у совсем уж ба-аранов. Прививка, правда, держалась недолго, так что выпа-алывать безумие с корнем пришлось другим людям, рационалам и прагма-а-атикам…

– Сталину, что ли? – хохотнули в первом ряду. – Пятилетку в три года?

Жердь во фраке вновь подалась к публике, замахала руками, но море уже взбурлило.

– А говорят, вы, сударь, про китайцев краснопузых изволили стихи сочинить? – возопил какой-то старичок, вздымая вверх тяжелую трость. – Так извольте прочесть, потешьте душу!..

Липка недоуменно моргнул белесыми тевтонскими глазами.

– Про каких еще китайцев? Родион, что за бред?

Ответить было нечего. Да, за эти годы мы все сильно изменились. Краснопузые китайцы, надо же!

– Про китайцев! Про китайцев! – катилось по залу. – Про «ходей»! Просим, просим!..

Я смотрел на Льва, пытаясь угадать, как поступит Царь Зверей. Трусом он не был, но на передовую лишний раз старался не соваться. Рационал и прагматик…

– Про кита-айцев? Извольте! – ударил густым басом Гершинин. – Хотел прочесть позже, но раз вы наста-аиваете…

Шагнул вперед, мотнул тяжелой лысой головой…

Лев принял вызов.

Узкоглазые дети предместий Пекина,
никогда никому не желавшие зла,
вас Россия ввозила рабочей скотиной,
но другая Россия вам ружья дала!

Белочешских винтовок звенящие пули
вашей крови в сраженьях отведали власть —
умирали в атаках китайские кули,
на Советской земле, за Советскую власть.

– Боже, – еле слышно прошептал штабс-капитан Липа. – Mein Gott! Oh mein lieber Gott!..[29]

Вас начдивы считали козырною мастью,
для запаса держа, как наган в кобуре,
и бросали на карту послушные части,
как последнюю ставку в военной игре.

По ночам вы дрожащие песенки пели,
пили терпкий сянь-нянь, гиацинтовый чай…
Имя «Ленин» сказать не всегда и умели,
только знали, что Ле Нин придет и в Китай.

– Сука большевистская! – проорал кто-то над самым моим ухом. Лев набычился, сжал кулаки.

Разве можно забыть ваши желтые лица?
Как нам нужно сейчас оглянуться назад —
на китайских парней, защищавших Царицын.
Тот Царицын, который теперь…

Последнее слово утонуло в грохоте разорвавшейся… Я невольно втянул голову в плечи. Нет, пока еще только в грохоте разбившегося вдребезги цветочного горшка. Безвинная герань уронила зеленые листья прямо на левый Лёвин ботинок. Гершинин, еще выше вздернув голову, поглядел на люстру и брезгливо дернул моржовыми усами.

– Гуманисты, – буркнул Липка. – Я бы в голову целился.

Между тем зал всколыхнулся. Первым вскочил давешний старичок с тростью, за ним почти весь первый ряд…

– Господа, да он большевик! Чекист!..

Уши можно было смело закрывать, а еще лучше – снять пиджак и закатать рукава. Русская народная потеха mordoboy уже стояла на пороге, притоптывая от нетерпения.

– Чекист! Краснопузый! Большевизан!..

Распорядитель, вновь замахав руками, подбежал к первому ряду, но тут же отскочил и принялся резво отступать к ближайшей стене. Гершинин же не сдвинулся с места. Так и стоял, глядя на люстру, даже не стряхнув землю с ботинок. Я взялся за пиджачную пуговицу. Кажется, пора!..

– Прекратите, господа! Прекратите!..

И вновь я подумал о бомбе, но на этот раз не разрывного, а парализующего действия. Всего три слова, почти неразличимые в затопившем помещение шуме, ударили прибойной волной, заставляя умолкнуть даже самых ярых крикунов. Тишина прокатилось по залу, плеснула в окна, рухнула прямо на разгоряченные головы.

– Прекратите! Стыдно!..