НП-2 (2007 г.)

Однако в этот раз хитрый татарин уже затеял, сцуко, свою игру, во что я, отчасти по наивности, отчасти же из-за внутренней поглощённости своей интернет-вербовкой девиц для «Я», врубился не сразу. Да и потом в то время я ещё не успел понять, что самое тупое, простое и примитивное – и есть наиболее важное. Скажу проще, в настоящий момент – уже одно то, что наше общение по поводу этого фестиваля проходило тупо не на нейтральной территории и не у меня дома, а, как правило, у него, насторожило бы меня сразу; до такой степени сразу, что такая ситуация под всяко-разными предлогами просто не была бы мною допущена. Но… тогда, каюсь, я ещё не до конца убедился в том, что почти все люди именно настолько тупы и морально уродливы, что, к сожалению, важно именно это.

Что сделал Рафиев? Грубо говоря, он просто сел на мою фишку, ибо ему действительно нравилось само название, которое придумал, при всей его простоте, всё-таки я, а не он, и во-вторых, ему нужны были мои контакты в клубе «Дом», ибо это действительно в определённых кругах престижно, и контакты эти действительно были опять же у меня, а не у него, а вот уж наполнить эту сугубо мою фишку он вознамерился, полагая, блядь, вероятно себя самым, ёпти, умным, уже какой-то своей, нахуй ненужной лично мне и моим людям, кучей людей своих, да ещё и во главе с Алиной Витухновской, которую я никогда, прости меня, Господи, не считал серьёзным поэтом, ну да дело даже и не в том. Получаются у девочки какие-то вполне себе катышки и на здоровье, как говорится, хуй бы с ним.

Официальным объяснением того, зачем нужна Витухновская, было то, что якобы она приведёт народ, который пойдёт по платным билетам, ибо Рафиев, как человек в шоу-бизнесе никогда не работавший, всё надеялся сделать шоу-бизнесом музыкально-литературные перформансы, не имея, в отличие от меня, чёткого знания, что мухи отдельно, а котлеты – отдельно, и такими вещами как всякие синтетические шоу для интеллектуалов можно заниматься только из банальной любви к ним и только на основе энтузиазма; по крайней мере, в нашей Эрэфии. Деньги – это деньги, а искусство – это искусство. Когда это пытаются совместить, всерьёз обычно не получается ни искусства, ни денег. Стыдно не знать этого в наше сложное время. Такова была, короче, его официальная версия, хотя я думаю, что, конечно, попросту он хотел кое-где кое-что подмазать, ибо скорей всего помимо моих контактов, он раскатал губу и на контакты Витухновской.

В назначенный день, где-то в январе, мы собрались у него дома. Пришла какая-то, опять же, хуева туча впервые видимых мною дизайнеров (полагаю, о предыдущем протеже Лёши Рафиева, дизайнере Максиме, вы помните из I-ой главы этой части романа), сама Витухновская и ещё какие-то странные граждане. Витухновская то и дело несла какой-то гламурно-революционный бред о том, что изменить что-либо можно только силой оружия; молодые же мальчики-дизайнеры, гордо перечислив свои, в сущности, скромные заслуги, начали наперебой предлагать какую-то суррогатную хуйню, то есть некое ни то ни сё; ни цивил, ни андеграунд.

Я всё это слушал-слушал, и мне становилось всё скучней и скучней. В конце концов я встал и достаточно спокойно сказал: «Ну-у, я всё понял. Я уже потихоньку пойду. В таком варианте лично мне это совершенно неинтересно, и лично я в этом принимать участие не хочу». Что тут началось!

Я уже пошёл себе к своим пальто и ботинкам, когда овладевший собою Рафиев спросил, можем ли мы хотя бы сходить с ним вместе в администрацию «Дома», на что я, разумеется, ответил, что не понимаю, что мешает ему сделать это самостоятельно. Так мы деликатно, не повышая голоса, препирались ещё какое-то время, но тут из-за стола поднялся так же и Соколовский (так называемых «моих людей» там и было-то всего Серёжа Соколовский да Володя Никритин) и начал просто-напросто очень громко и артистично… орать.

Каков был изначальный текст его крика, я, признаться, не помню (наверное, что-то типа: «Да что здесь вообще происходит!»), да это было и неважно. Важно то, что это был профессиональный высококлассный истерический ор, который действует на нас сам по себе, независимо от смысла выкрикиваемых слов. Зная Соколовского, я нисколько не сомневаюсь, что это конечно был совершенно осмысленный, продуманный и безусловно разумный в той ситуации жест. Во всяком случае, это разрядило обстановку, и домой засобирались уже все, так толком ни о чём и не договорившись.

Остаётся спросить, а что во время этой сцены делал Никритин? Разумеется, молчал, наблюдал и, вероятно, по-своему, конечно, был прав. По-своему все мы всегда правы – это не обсуждается. Просто бывает иногда несколько грустно от несовпадений. Ну да ладно.

Где-то уже в марте мне снова позвонил всё тот же Рафиев и сообщил, что договорился о проведении мероприятия в «Доме», в четверг, 10-го апреля и сказал, что, мол, неплохо бы сделать всё же всё это вместе…