НП-2 (2007 г.)

Почему я не сказал ей об этом прямо? Ведь в предыдущих жизненных ситуациях я, напротив, именно этим и славился. Знаете, почему? Да очень же это просто, блядь! Я просто хотел, чтобы эта, наша с ней, история, история нашей с ней недолгой семьи, развернувшейся в одном отдельно взятом святом городе моих предков на всём своём протяжении, от и до, не имела никаких примесей этого ёбаного москальско-вавилонского дерьма.

Мне хотелось, чтобы эта история началась с счастливого для нас обоих дня моего приезда, 7-го июня 2003-го года, а закончилась бы всего лишь временным в её сознании расставанием, немного грустным, но… с открытым финалом.

Я знал, что этот «открытый финал» на самом деле соединится с началом, с 7-м июня 2003-го года, и всю жизнь, доходя в своих воспоминаниях о нашей безусловно счастливой семейной жизни до «финальной» точки вечера 6-го июля, когда я уехал, Ларисса всегда будет возвращаться ко дню, когда я приехал и, таким образом, наша жизнь в Харькове будет выключена из основного потока наших «реально» отдельных судеб, став одновременно чем-то совершенно автономным и существующим вечно. Это станет совершенно независимым Кольцом Счастья, ибо это действительно было счастьем.

Уехав в воскресенье вечером, 6-го июля 2003-го года, я добился расслоения так называемой Реальности на два варианта: в одном из них на следующий день, согласно общепринятой, сильно упрощённой и верной лишь с очень большими допусками и оговорками, концепции времени, 7-го июля 2003-го года, по странному совпадению, в день рождения Константина Аджера, некогда основавшего «e69» и пожелавшего мне «доброго пути» в день моего отъезда, я вернулся в Москву; в другом – следующим днём после 6-го июля стало… 7-е июня… того же года, и приехал я вовсе не в Москву, а вернулся в Харьков...

Скажу больше, собственно конкретно в Москву я не вернулся ни в одном из этих двух вариантов, ибо в финале моего тогдашнего романа «Да, смерть!» написана чистая правда: «7-го июля 2003-го года я вернулся в город Вавилон, на Курский вокзал».

Я знаю, что мне удалось это. Я знаю, что мне удалось создать другую реальность. Я знаю это наверняка.

Быть может, кто-то спросит из вас, а что, интересно, думает об этом Ларисса? Знаете ли, я совершенно не сомневаюсь, что в пылу амазонского пафоса она по сию пору (я говорю об «этой», неважной, реальности J) с лёгкостью найдёт в себе массу, мягко говоря, плохих слов в мой адрес, но… знаю я так же и то, что когда она в одиночестве, она тоже знает, что мне это удалось; знает, что я по-прежнему с ней, подобно тому, как со мной по-прежнему Имярек; подобно тому, как я всегда с моей Да, с дружиной моей; по-прежнему с ними со всеми, и все они есть… моя Дочь – Бог-Ребёнок. Это - Я. Это – Она. Это – Он, Великое Ничто.

Мы купили три билета, из которых был важен только один, знал о чём тоже только один из нас, и пошли гулять в центр (в каждом ведь городе есть свой центр J). Пили пиво, сидели во двориках. В один из двориков, как оказалось, выходило важное для Лариссы окно. Она там бывала, по ту сторону некоего окна. Это было для неё важно. В Москве мы тоже сидели в одном дворе, куда выходило важное окно для меня.

В течение моей последней недели в Харькове, городе моих предков, о чём по условиям «игры» знал только я один, Да мне не позвонила ни разу. Да, ёбаный в рот, я обладал правом выбора между ними. И я сделал его. Кто сделал бы это кроме меня? Пробка в Великих Воротах недопустима. Для того, чтобы я это понял, Господь дал мне право на некоторое время её создать. Да, Он считает возможным поступать так со своими детьми. Обсуждать это глупо. Можно только следовать Воле Его. «Но… то есть, да… что бы ты ни делал, лично ты не делаешь ничего!» – могу и должен сказать я любому, включая себя самого.

В довершение последней субботы в Харькове Ларисса и я сели в трамвай, что привёз нас на некое озеро… Сердечный поклон городу Зеленограду и всем его жителям J. В частности, озеру, сидя на котором с Имярек, мы видели с ней, как идёт на посадку самолёт, в котором летели я и Элоун.

Мы сидели с Лариссой на берегу, прямо на траве, у самой воды. Озеро как будто звучало, и ему отвечали ветви, склонившихся к самой зыби деревьев. «Ты слышишь, они с тобой разговаривают?» – сказала примерно это Ларисса. Я слышал...

Знаете, как меня отпустила моя Имярек? Зимой 2000-го года Олег Чехов со своею Наташею, я и некая их подруга, которую тоже звали Элоун, поехали в Малаховку, где Наташа и Чехов снимали себе временное жильё.

Часа в два ночи я и Элоун пошли на прогулку вдвоём. Был где-то февраль. Мы шли по сугробам сельских улиц и вдруг в одном месте остановились. Оба мы замолчали. Что-то нежно зашумело в верхушках деревьев, и я вспомнил, как мы сидели на зеленоградском озерце с Имярек (я сидел на траве, а она сидела у меня на коленях). Я просто слушал и молчал. Вдруг Элоун сказала: «Ты слышал? Это был звук для тебя…». Больше я никогда не встречался с ней. Вроде бы ей нравились какие-то мои песни, в моём же, авторском исполнении.