— Будь таким! — кошмарный нож с черной рукоятью.
Я проснулся. Плакал ребенок. В комнате синел рассвет.
— Чщ, чщ, чщ... — Голая Аня повисла над детской кроваткой: — Чщ, чщ, чщ…
Я заснул опять и пробудился совсем, когда пустую комнату заливало солнце. Со двора слышался клич:
— Время отступать!
Завернувшись в простыню, я прошлепал к окну и высунулся:
— Куда это вы?
— Не спешили бы… — протянула Аня с крыльца.
— Москва зовет! — Ульяна криво усмехнулась. — За все спасибочки! Ванька — красавчик! Всем чао какао! Ты идешь или нет? — пронзительно прикрикнула она.
— Сейчас. — Петя подступил к окну.
Правая рука под кожанкой выглядела вдвое шире левой. Ну да, перемотанная.
— Дала. — Сказал он одними губами.
— Что?
— Дала! — выкрикнул он беззвучно, мятежно округляя глаза. Воровато оглянулся, увидел Ульяну у калитки. — Ладно, до скорого.
Опрометью побежал. Прихрамывая.
Из окна я видел на земле, и на траве, и на железных краях умывальника бурые разводы. Кровь Пети, смешанная с водой. Над кровавыми пятнами плясали две черные большие бабочки. Они колыхались, довольные, так, точно одна другой анекдот травила. Затем менялись ролями. Они могли бы вести насекомье шоу. Может, и вели вечерами, а сейчас репетировали.
— Здорбово! — В сад шагнула Наташа.
Лиловая отметина под глазом.
— Как ты, Наташенька? — спросила Аня.
— Не спала, блин. Наши всю ночь гудели. Трындец! Мой вообще никакой.
Она взялась за коляску, встряхнула (коляска в ответ промолчала), развернула.