Новый Мир ( № 2 2009)

Устраивались засады, стреляли из минометов, спали под москитной сеткой

                                               на влажной простыне.

Бог в этой прозе плохо помогал влюбленным

И не думал о детях, погибавших под навесным огнем.

Или он, как любая власть, покровительствует миллионам

И не заботится о двоих, тем более — об одном?

Героизм в затрапезном облике приходил мешковатом

Да еще отягченном любовью на старости лет.

Вот и не стал писатель нобелевским лауреатом,

В этом смысле Шведская академия очень похожа на Госкомитет.

Летом было принято ездить к морю. Геленджик — загляденье!

Если бы только столовые были почище и еда повкусней.

Но с тобой было чтенье, и со мной было чтенье,

То есть встреча произошла, когда мы еще ничего не знали о ней.

* *

*

“Библиотека поэта”.

Будучи редактором ее

(До меня был Тынянов, Груздев, Базанов, Орлов, Прийма и так далее, и это

Удивительно мне качество мое),

Кое-что я понял: посмотри на книги,

Выстроившиеся в ряд.

Этот гениальный, тот великий,

Кто-то выдающийся, а кто-то просто внесший свой,

                                             пусть очень скромный, вклад,

И ни одного пропущенного нами

В веке девятнадцатом, по крайней мере, нет.

Назовите! Нет такого. Все — перед глазами,

Издан каждый, если он пусть слабый, но поэт.

Словно время — солнце незакатное, в зените,

Не имеющее отношенья к моде и календарю.

Высший судия. Тут места нет обиде.

Даже Шаликов замечен, даже Деларю.

— Так что не печальтесь, а пишите, —

Молодым поэтам в утешенье говорю.

 

 

Акцентный стих

 

Акцентным стихом писал Маяковский,

А до него Кузмин.

У Маяковского получался стих ошеломительно-броский,

У Кузмина — утешительно-тихий, как при разговоре один на один.

Наверное, мне приснилась эта фотография Маяковского в майке.

Кто-то его обидел, “мучая перчатки замш”.

А Кузмин написал: “…когда вы меня называете Майкель”,

Так мечтательно, так непохоже на выпад или демарш.

А потом тот же слог я увидел в руках поэта

Восьмидесятых годов, —

Он фиалкового показался мне нежного цвета:

Николаева — что за фамилия стертая, но ведь и Кузмин за себя постоять

не готов.

И когда об акцентном стихе говорил я с Бродским,

Он сказал, что на строфику стих не рассчитан такой:

“Александр, понимаешь, поэтому вязким и плоским

Мне он кажется”; я возражал: “Ты не прав, дорогой”.

А как чудно он в интонационную укладывается теорию,

А какая в длине его строк мне слышна затаенная грусть!

Я как будто зашел на участок чужой, на чужую забрел территорию:

Погуляю еще — и вернусь.

 

 

2

*     *

 *

Соседа узнаешь на лестничной площадке,

Бухгалтершу — в ее бухгалтерском углу, —

На улице они с тобой играют в прятки,

Не узнаны тобой, укутаны во мглу,