Новый Мир ( № 12 2005)

Гаишники останавливали и, узнавая: “О, пан редактор!” — брали под козырек.

…Осмотрев мотор, Юрий ставит диагноз:

— Это не машина. Это могила неизвестного собкора.

Едем в сервис.

Восторженные объятия с паном директором, бутылка “Столичной”, машину поднимают вверх, и уже польский Кулибин качает головой:

— Странная у вас, у русских, система.

— Система зажигания? — подмаргивает Юра.

— Ага, — гогочет слесарь. — У нас тоже с зажиганием что-то не то. Жена Герека в Париж летает за парфюмерией, а сын премьера в Монте-Карло денежки из казны проматывает.

Удивляюсь их откровенности.

То Ян такое загнет — хоть стой, хоть падай.

Или — этот слесарь.

Или — Богдан, редактор братской газеты. Номенклатура — а туда же! Придет, расслабится и, полулежа в кресле, разносит власть в пух и прах.

Я показываю пальцем на люстру.

Отмахивается:

— Нехай...

А какой это праздник души — выезжать из ворот автосервиса на отведавшей ремонта машине!

Двигатель работает как часы.

“Волга” благодарно послушна — то скользит, обгоняя, то послушно застывает перед красным зрачком.

Рядом — видавший виды “Фиат-126П” по прозвищу “малюх”.

Зеленый все не зажигается.

Смотрю на пристроившуюся сбоку малышку.

В салоне две монахини в черных сутанах и белых развесистых накидках. Жестикулируют.

Одна закинула голову — хохочет.

Я фантазирую: угнали машину и носятся по Варшаве.

Что поделаешь — весна!

Интервью я задумал еще в Москве.

Сказал Птичкину.

— С Кохом? — Субтильный советник скользнул удивленным взглядом. — Ничего не обещаю, но попробую.

Пытаюсь представить, как выглядит бывший гауляйтер, как пойдет беседа, говорит ли он по-польски, вспомнит ли, как летом 1943-го принимал в Ровно обер-лейтенанта Зиберта...

Мне даже приснилась наша встреча.

Капрал в мятой конфедератке ввел худого старика. В его лице было что-то птичье — желтые, как у совы, глаза, сужающийся книзу нос, едва видимая щелочка губ и острый, выдвинутый вперед подбородок.

— Обер-лейтенанта не помню, — отвечал старик, — хотя на суде мне о нем говорили. Покушение в Кёнигсберге помню. Почему меня не расстреляли? Молодой человек, я мог бы стать вторым графом Монте-Кристо, если бы не…

Сон оборвался. Я приподнялся и уставился в черноту варшавской ночи...

И увидел… Ровно в 1945-м.

Единственный кинотеатр назывался “Партизан”.

Двери из зала — прямо на улицу: днем в щели протискивался, мешая смотреть, режущий свет.