Новый Мир ( № 12 2005)

Присмотревшись, понял. Старик упорно передвигал тело к пустой бутылке, торчавшей из снежной горы.

У киоска ни души.

Когда спрашивают газету “Жиче Варшавы”, второе слово не произносят.

— “Жиче”, — говорю.

— Какая жизнь, проше пана! — таращится Богуслав, хозяин киоска. — Нет никакой жизни.

— Еще не привезли?

— А что пан редактор хотел? Они хлеб развезти не могут!

Увидев меня впервые, Богуслав не скрывал удивления: пан совершенно не похож на пана Ермоловича!

Не от него первого я это слышал и злился: почему я должен быть на кого-то похожим?!

Богуслав уже в годах, но выглядит молодцом. Впечатление меняется, когда он выходит из своей будки: поскрипывающий протез, палочка в руке, одышка.

Глядя на него, я вспоминаю Михаила Владимировича, нашего учителя словесности. После ранения ему ампутировали ступни, и он ходил с тростью, элегантно выбрасывая ее вперед.

Однажды в годовщину восстания мы столкнулись с Богуславом в пивной.

Он разговорился:

— Я в специальную группу входил. Ликвидаторов. Не дай Господь...

Профессионально осушив кружку и смахнув пену с верхней губы, продолжил:

— Мы ликвидировали провокаторов. Помню, как пристрелил потаскуху. Она двух наших выдала немцам. Упала, обхватила мои колени. А я что? Молодой! Нажал курок — и готово. Теперь снится, курва…

Наконец стихия выбилась из сил, и об острой атаке зимы забыли.

Терпел я, терпел и в конце концов занялся ремонтом своей “Волги”.

У нее дырявый глушитель, и она ревет, оправдывая прозвище: самый легкий в мире танк.

В Варшаве первый месяц я к машине не подходил.

За руль силком меня усадил Прокофьев, оператор Центрального телевидения.

Ездили с ним по утрам в воскресенье, когда героический город дрых почем зря.

Затем я приступил к самостоятельным вылазкам. За мной увязывался Егорка.

— Сына угробишь! — волновалась жена.

Выезжаем на рассвете.

Мост через Вислу, по набережной, дальше — широкие, в асфальте, аллеи вокруг огромной арены.

У стадиона — переходный период: спортивным сооружением уже перестал быть, а барахолкой — еще не стал.

Я наматываю круги.

Егор просится на колени, чтоб подержаться за руль — на ходу.

— Нельзя, — огорчаю любимого сына.

Он сопит, вот-вот заплачет. Вдруг спрашивает:

— Пап, а ты шофер начинающий или кончающий?

Ах ты мой сероглазый предсказатель!

“Волга” попалась с дурным характером, и я снова обратился к Прокофьеву.

Не только классный оператор, но и лихой шофер, Юра знал всех лучших в Варшаве автолекарей.

И его, кстати, многие знали: Прокофьев часто появлялся и на польском телеэкране.