— Должно быть, поедем отсюда, — сказал я. — А что же, Асламазян зайдет еще раз или мне самому нужно куда-нибудь идти?
— Зайдет, — сказала Вера и расплакалась.
— Вера, что-то произошло у тебя с Асламазяном, — сказал я.
— Нет, — ответила Вера сквозь слезы.
Я встал и отошел к окну.
— Вера, я тебя очень прошу: перестань плакать и расскажи мне все, что тут было без меня, — сказал я.
— Зачем ты меня оставляешь одну? — сказала Вера.
— Господи, да не из-за этого же ты плачешь! Ты спала; я уходил совсем ненадолго, — сказал я с раздражением.
— Я знаю, почему ты ушел, и знаю, где ты был, — сказала Вера.
— Тут и знать нечего, — сказал я.
— Тебе безразлично, что я одна, — сказала Вера и неожиданно стала смеяться.
— Да ты совсем не одна была; сама же говоришь, что приходил Асламазян, — ответил я.
— А ты не воображай, что Асламазян тебе такой друг. Он хотел меня поцеловать, — сказала Вера.
— Я в этом не сомневался. И кроме того, я вполне уверен, что ты сама его целовала, — сказал я с видом полного равнодушия.
Вера только что смеялась, а тут она зарыдала так отчаянно, что я сейчас же лишился своего равнодушного тона.
— Ну не надо, Верочка, не плачь, ничего ведь не произошло, — сказал я. — Почему ты так отчаиваешься? Может быть, что-нибудь еще было?
— Нет, но мне обидно, что ты так обо мне думаешь, и что ты меня больше не любишь, и тебе не грустно, что мы уезжаем отсюда, и что ты уходил к той, — проговорила Вера.
Под «той» она подразумевала Нину Алексеевну.
— Верочка, я и не думал. Я был в нашей роще и думал только о тебе, — сказал я.
— Зачем же ты оставил меня одну? Ты совсем переменился, — сказала Вера. — Все у нас переменилось: я теперь гораздо больше люблю тебя, а ты любишь меньше. Помнишь, какие были вечера в вагоне? Вот там ты действительно меня любил.
Я подумал, что Вере, должно быть, и невесело, и трудно со мной.
Асламазян вошел в это время, чтобы идти со мной в эшелон. Я успел еще сказать на ухо Вере:
— Неправда! Я теперь еще сильнее люблю тебя, разве ты этого не видишь?
Но я и сам не знал еще тогда, в какой степени все это было правдой.
XXIV
В тот же вечер мы уехали из Турдея. О нас, как видно, вспомнили: назначение было получено, нас больше не держали на запасных путях. Триста верст мы проехали в одну ночь. Вагонный быт не восстанавливался. Все сидели нахохленные, берегли свои мешки. Разговоры были вялые; размышляли о будущем житье; песен вовсе не пели. Даже ссоры проходили не по-прежнему: вежливей и враждебнее.