Новый Мир ( № 1 2010)

Козявка выслушивала, затаясь. И, распустив

                           медные крылышки,

уносилась в поднебесье с моею просьбою.

Но, видимо, как и во времена нынешние,

всё давно было роздано.

 

Незримый советчик

Язык наш и сеятель и строитель.

И сам очищает себя от половы.

Он всеохватен. И только наитие

никак не даётся слову.

Странное чувство неуловимо,

похоже на сполох за озёрной тишью.

Оно как запах отчего дыма,

а может, подсказка свыше.

Этот феникс и есть и нет; права

его обошли стороной, как ничто.

Но сколько раз меня обманывали слова.

И выручало чутьё.

Чудодейный родник

Ключ неприметный — с песчинками вода.

Каждое лето приезжал я сюда.

О нём мало кто ведал: где-то в осиннике.

Но ходили легенды о потаённой его силе.

В день жаркий, пацан городской,

припадал я жадно к кринице лесной.

Хотел от порчи, как говорится, впрок

загадочной мбочи взять хоть чуток.

…Битый нещадно на дорогах крутых,

вспоминал я часто чудодейный родник.

И нынче нередко пугнёт карачун —

по старым меткам тянусь к ключу.

 

Грустная цепочка

Дождь разом начался. И быстро прошёл.

                           В вечереющей тишине

падают капли в бочку.

Будто в саду по весне

лопаются почки.

Но мало-помалу воодушевляющая трель

становится похожей на звук меди,

                           брошенной в нищенскую кружку.

А вот уже звонкая капель

напоминает неспешный отсчёт кукушки.

…Сижу у окна, за которым

                           переполненная бочка;

забытые проступают лица.

И слушаю пророчества

неприкаянной птицы.

 

Вечером на даче

Последняя истаяла синева —

между светом и тьмой не осталось границ.

Знобко поскрипывают дерева

голосами ночных птиц.

Не спит, не дремлет — притаился лес,

раскинув незримые свои космы.

Мне кажется, я один, и не только здесь —

во всём необъятном космосе.

Но если так,

то я свободен от уймы счетов

                           после долгого загульного пира.

А их тяжесть перевешивает страх

одиночества сирого.

Я почувствовал — почва уходит из под ног,

                           рвутся корни,

пережил пьянящее ощущение невесомости.

И тут вспомнил — у меня щенок некормленый.

Представил его мордочку, тоскливые глаза.

                           И пошлёндал к дому.

Под родным небом

Клин журавлиный курлычет,

ребёнок обписавшийся

                           кричит в коляске.

Мне близки людские привычки,

знаком хулиган распоясавшийся.

Здесь я родился, вырос,

столкнулся впервые с обманом.

Отсюда по-тихому выбрался

и тихо вернулся к своим баранам…

Об этом столько уж писано —

пошло талдычить стократ.

Но дети по-прежнему писаются

и журавли летят.

 

 

Наша надежда

Сижу у окна.

За стеклом осень.

И ещё страна,

которая подаёт и просит.

На расстоянии виднее, как мы шли

                           от рублей к башлям,

как нба ветер бросали несметные суммы.

И рвали на груди рубашку,

где надо бы было подумать.