Понятно, почему наследие Блаженного оказалось почти не востребованным современным читателем, — я не представляю, как «человеку нормы» можно осознать такой уровень сострадания, такой взгляд на бытие. Блаженный мог бы стать кумиром хиппи и «зеленых» — и не стал им; хиппи и «зеленые» ждут от жизни другого и воспитаны на совершенно иной литературе. Одной стороной своего творчества Блаженный связан с еврейской (хасидской) традицией, однако другая сторона этого творчества, несомненно, растет из русских культурных корней. Я бы даже сказал — из самых глубинно-исконных русских культурных корней, из почвы, из причитаний юродивых (Вениамин Блаженный — брат Василия Блаженного), из Голубиной книги, из хлыстовства, из таежных апокрифов бог знает какого века; не случайно у Блаженного есть стихи о Клюеве — написанные совершенно в традиции Клюева. «Патриотам» Блаженный был бы гораздо нужнее, чем «либералам», ведь «классический либерал» — глобалист и оптимист, а «патриоты» — как правило, антиглобалисты и антицивилизационщики. И при этом, уверен, большая часть «патриотов», ознакомившись со стихами Блаженного, не обрадуется. Вообще поэзия Блаженного как-то попадает в самые актуальные и в самые модные проблемы нашего времени — как серебряная игла целителя: нынешняя эпоха радикально усомнилась в человеческом разуме. И при этом Блаженный совершенно чужд современному мышлению, чужд до неправдоподобия.
Когда слово и его смысл не соответствуют друг другу, в зазоре между ними возникает симулякр — факт, симулирующий действительность. Общественный трибун клеймит воровство — и тут же отправляется воровать; архитектор постройки публично заявляет о ее незыблемости — и сразу на глазах у всех постройка рушится. Наше время — время симулякров. Нелюбовь современного человека к цивилизации — главный из симулякров. Попробуй отними у такого человека кондиционер. Или компьютер… А Блаженный — честно прошел свой путь. Он сказал, что обречен на страдания, — и действительно претерпел страдания. Он восславил нищету — и прожил почти всю жизнь в настоящей нищете. Он воспел безумие… И он стал безумцем. А быть безумцем — не так легко, как мнится сентиментальным романтикам.
«Даже Уильям Блейк растерялся бы, если бы, читая прекрасные строки „Тигр, о тигр, светло горящий…“, он увидел бы большую тигриную голову в окне. Он подумал бы… прежде чем дочитать тигру стихи» (Г. К. Честертон, «Святой Франциск Ассизский»).
Вениамин Блаженный прочитал стихи своему «тигру».
Участь «людей избытка» почти всегда страшна. Они — смертники гуманизма. Таких людей не бывает слишком много; их и не должно быть слишком много — иначе народ не сможет сохраниться. Государство не обязано соглашаться с ними во всем (более того, если государство согласится с ними во всем, оно самоуничтожится). Было бы хорошо, если бы государство умело прислушиваться к «людям избытка». Но это — несбыточная мечта. По-видимому, от государства имеет смысл требовать одного — чтобы оно не преследовало этих людей, чтобы оно давало им возможность выжить и высказать свои завиральные идеи. Это их привилегия. Мне кажется, что человеческая цивилизация достигла такого уровня, что может позволить себе роскошь оставить в покое «избыточников». Она обойдется без того, что ей необходимо, но она не обойдется без роскоши, без гремучей соли земли — без «людей избытка».
Гармонический диссонанс
Парадокс… Сколько лет со всех сторон слышатся причитания: дайте нам такую литературу, чтобы, с одной стороны, она была живой и интересной (то есть обращалась к нормальным человеческим чувствам, а не сразу, минуя всякое ответное сопереживание, устремлялась в лингвистические абстракции), с другой — владела бы полноценным художественным языком, то бишь оставалась литературой, не превращаясь в дешевку. И вот нба тебе — явился на сцену прозаик, полностью удовлетворяющий обоим требованиям, пишущий просто и внятно, прекрасно владеющий современным (в том числе и разговорным) языком, а критики опять воротят нос — нет, не то и не так, мы подозреваем, что из нас насильственно выжимают слезу, так не сдадимся же и не посрамим…