Новый Мир ( № 10 2007)

— Не спасет. — Она вяло отмахнулась от стакана.

В детстве, снимая платье, сломала молнию и два часа просидела с подолом на голове. Считалось, что у нее боязнь замкнутого пространства. Пожав плечами, я выпил обе порции и скоро заснул. Просто провалился в сон, отключился.

— Смотри! — Не прошло и пяти минут, как она толкала меня в плечо.

Я подвинулся к ледяному пластику. Сквозь мое невнятное отражение проступил город, лежавший внизу, как блюдо с финиками. Золотые жилы проспектов, паутина улиц. Минареты, похожие на осветительные штанги. Залитые светом, безлюдные площади.

— Зачем иллюминация? — Она откинулась в кресле.

— Ублажают взор Всевышнего.

Несколько звезд слабо моргали над горизонтом.

 

4

Однажды меня окликнули на улице, и моя жизнь переменилась.

Он курил на служебном входе, а я проходил мимо и, услышав свое имя, оглянулся.

Так меня звали в школе, и на секунду все внутри осветилось тем, прошлым светом. Давно утраченной уверенностью и покоем.

В темноте кто-то помахивал огоньком сигареты. Я развернулся, сошел с дороги — и дыру, которая возникла в воздухе, заполнили сырые осенние сумерки. Меня обняли, он что-то говорил, отставив сигарету. Наконец я узнал его, опешил. А свет внутри погас, на душе снова стало тревожно и холодно. Как бывает, если решение принято и судьбу не воротишь.

Школьный приятель оказался директорским пасынком и работал в театре завлитом. По крутой и широкой, как во сне, лестнице мы поднялись в кабинет, где стрельчатые окна начинались тоже по-сновидчески — от пола.

В рюмках стоял на столе “Армянский”.

“Ну как ты, что?”

Я рассказал, что заканчиваю ВГИК, сценарный. Кивнул на папку, в которой лежала рукопись. “О чем?” Он выпустил дым на бумаги.

Недослушав, стал жаловаться на склоки народных.

“Дед ищет молодые таланты, а где их взять в наше время?”

Я сидел на низком подоконнике и смотрел, как скользят внизу лакированные спины автомобилей. Между машин лавировал человек в сером плаще. На секунду мне показалось, что этот человек — я.

По трансляции дали три звонка.

“Хочешь на сцену?”

“А что нужно делать?”

В тот вечер играли Островского. Нам выдали шинели студентов, мы воровали яблоки. Очутившись на сцене, я впервые увидел зрительный зал. Он был черным и бездонным, зал. Что-то искрило, поблескивало в его глубине. Дышало и шевелилось.

Отсиживались с коньяком у костюмерш. Ближе к ночи перекочевали к артистам, где шла своя пьянка. Когда пожарный обходил здание, вернулись к стрельчатым окнам.

А утром раздался звонок.