красные бусы росы
С кочки скачком на кочку
следом светлячий рой
все мы воскресной ночью
ближе к земле сырой
Юзом сквозь паутину
липнущую венцом
плюхом в белую глину
слепленную лицом
Нос в табаке отбила
уши ободрала
кубарем вдоль обрыва
колет глаза трава
Лишь бы не затихала
в черных кустах кружа
лишь бы не заплывала
телом опять душа
Только б не понедельник
только не этот вид
как же стучит будильник
как голова болит
* *
*
Человек проспится и живет,
ничего ни в чем не понимает,
врет, смеется, бережно листает
перечень обид, а в нем растет
малютка-смерть и на ноги встает,
и ногами изнутри пинает.
Бац! — и содрогнешься невзначай:
под углом к рассеянному свету
полужелтый лист летит по лету
в осень. Отвернись. Не замечай.
Человек заваривает чай,
достает из пачки сигарету
и — ломает. И глядит, как лист,
как полузеленый лист юдольный,
словно ничего ему не больно,
на открытом воздухе повис,
словно все равно, что верх, что низ,
словно рифмой брезгует глагольной.
Чай — дымится. Лист в окне — висит,
черенком подергивая чутко,
и клюет, как жареная утка,
и — взвиваясь — радостно гремит,
как железный, как глагол в гранит —
выше, выше. Спи, моя малютка.
* *
*
Нет, не о смерти. Все с ней и так понятно —
детская дрессировка, всегдаготова.
Не о слезах — не зазовешь обратно.
Просто скажи: Леша. Наташа. Вова.
Бабушка Соня. Миша. Глебушка. Нина.
На табуретке. В кухне. Сижу живая.
Таня и Толя. Внятно. Медленно-длинно,
бережно-бережно по именам называя.
Как вы там, милые? Дробь и погудки горна.
Холодно вам? Здесь у нас — дождь и святки.
Саша и Саша. Плавится шелк у горла.
В слете дружинном. В святочном беспорядке.
В долгоиграющих праздниках столько света,
столько огней, жалящих именами,
елки горят — словно жизнь до корней прогрета
и никакой разницы между нами.
Ночи проходят строем, вьются кострами.
Даты и даты. Звездочки именные
пристально кружат в здешних кухонных кущах.
Столько любви вашей во мне, родные, —
хватит на всё. Хватит на всех живущих.
* *
*
Жизнь не движется
стоит себе в одной точке
переминается с ноги на ногу чешет репу
а кругом господитвояволя птички-листочки
так и чиркают-чирикают по зеленому небу
А она ежится озирается словно
первый раз на свете живет и впрямь сробела
как сиделец кровный выпущенный условно
в этот день белый из смерти осточертелой
За спиной вечная вечность и все что было
впереди вечная вечность и все что будет
сквозь нее время со временной своей силой
а внутри нее море-море и люди-люди
Люди добрые! добрые люди? переживая
эту жизнь как ужас или привычку к чуду
или как всегда как лучшую здесь минуту