Новый эклогион

Чтобы всегда иметь память смертную, очень часто рассвете Леонтий тайно выходил из кельи и шел на братское кладбище. Там он снимал одежду и, без всякого страха с дерзновением входил в какую–нибудь гробницу, где были останки умерших. Он падал на землю, как мертвый, по своей воле и лежал там целый день, плача и рыдая так сильно, что заливал слезами тела усопших, причем никто не знал, что он там. Леонтий поступал так ни один, ни два, ни десять но многие годы, как потом поняли братья, позже узнавшие о том.

Игумен поставил преподобного помогать екклесиарху, и он выполняя послушание, не прекращал тайных трудов непрестанной молитвы, размышления, сокрушения сердечного, слез, бдений и стояний, так что тело его от многих утеснений ослабло, и он стал подвергаться непредосудительным телесным страстям, особенно же сну. Видя, что Леонтий дремлет во время службы и прислоняется к стене храма головой, игумен подходил и толкал его в грудь, преподобный головой стукался о стену, просыпался, а другие братья делались более внимательными. Так поступал игумен до тех пор, пока не узнал о тайном делании преподобного, и тогда уже перестал его трогать. Узнав о подвижнической жизни Леонтия, игумен решил проверить его и другими способами, чтобы узнать, не бывает ли чем побежден этот адамант. Иногда он возводил его в достоинство настоятеля и екклесиарха, иногда низводил из этого достоинства, делая смиренным слугой, но блаженный нисколько не задумывался об этих изменениях, никогда не выходило из уст его и слова недовольства, как будто он был совсем бездушным. И хотя преподобный всегда был смиренным и почитал себя хуже пса, он никогда не переставал наносить себе побои, делая это иногда ночью, когда другие братья спали, а иногда днем, уходя далеко от монастыря, в тихое место, чтобы его никто не видел. Когда же он бил себя, то при этом говорил:«Отверзи мне очи сердца, Господи, и просвети их светом знания Твоего, «ибо у Тебя источник жизни; во свете Твоем мы видим свет» (Пс.35: 10). Говоря так, он с теплыми слезами умолял Бога и однажды ночью увидел руку до локтя, которая держала хлеб, и услышал голос:«Возьми этот хлеб, и съешь его». А хлеб этот напоминал Питу, которую готовят из муки с пряностями и медом. Как только преподобный съел тот хлеб, он пришел в себя, и с тех пор начал легко познавать смысл Священного Писания. Не было ни одной духовной книги, которая бы ни казалась ему сладостной и приятной, или которую бы он не понимал. Язык его стал острее языка риторов и он красноречиво излагал все, о чем говорил ему благой Дух Божий. Леонтий легко выучивал наизусть целые книги, и не только те, которые содержат жития преподобных и мучеников или творения божественных отцов с нравственными поучениями, но и те, в которых излагались высокие догматы веры и которые немногие понимали из–за содержащихся в них богословских понятий. Леонтий так хорошо их помнил и цитировал, когда говорил, что некоторые подумали, что он читает по книге; Леонтий полностью изучил богословскую книгу, называемую»Догматическое всеоружие». Просвещенный таким образом в высоком знании богословских догматов, преподобный стал светочем знания и умом боговдохновеннейшим, но чем более изобиловали в нем дары Святаго Духа, тем более преумножал треблаженный и свои труды. К ежедневным побоям он решил присоединить еще большее смирение и совершенно воздерживаться от всякой пищи. Но поскольку он находился в монастыре общежительном и ходил на трапезу вместе со всеми, полностью отказаться от пищи было затруднительно и, чтобы братья не узнали и не соблазнились, он замыслил следующее. Преподобный садился за трапезу вместе со всеми, брал еду, клал ее в рот, но не проглатывал, а тайно выплевывал в рукав одежды. Там он держал ее до окончания трапезы, а затем отдавал птицам. Таким образом, он уходил от трапезы голодным.

Размыслив обо всем этом, игумен счел Леонтия достойным принять священство. Но когда он сообщил ему об этом, тот в начале не хотел даже и слушать, но потом, сильно понуждаемый настоятелем и чтобы не оказаться ослушником, нехотя дал себя уговорить и принял великую и полную монашескую схиму и священнический сан. И хотя через Таинство Священства преподобный стал учителем и просветителем другим, он не стал вести себя как учитель и презирать меньших братьев, но был для всех образцом смирения, трудясь вместе с трудящимися, утешая скорбящих, исправляя падающих и исцеляя соблазнившихся. После этого под нажимом игумена и по решению всей братии Леонтии сделался экономом монастыря. Будучи связанным заботами и трудами сверх своих сил, он, тем не менее, не оставлял тайного своего делания и привычных своих побоев, которые мужественно переносил в келье. Всю ночь преподобный проводил в чтении слова Божия, молитвах, псалмопениях, очистительных слезах, и лишь один последний час ночи, на рассвете, спал. Посему и Господь посетил его Своей благодатью, что ясно видно из дальнейшего рассказа.