Новый директор

— Они вам отвечали «да», и вы успокаивались. Ну а если бы кто-нибудь из них ответил «нет»? Ну просто из озорства, по глупости. Что бы вы стали делать?

Константин Семенович немного помолчал и, видя, что директриса не собирается продолжать этот «странный» и даже «неприличный», по ее мнению, разговор, решил нанести удар, чтобы вывести ее из равновесия.

— Я вижу, что нужен конкретный пример. Возьмем Игоря Уварова. Вас он устроил бы?

— Мне не нравится ваш тон, товарищ Горюнов, не нравится и подобная постановка вопроса, К чему этот пример?

— Чтобы убедить вас.

— Ну хорошо, убеждайте, — всё с той же снисходительной улыбкой согласилась директриса.

— Что бы вы стали делать, если бы Уваров на ваш вопрос, любит ли он Родину, ответил, что нет?

— Этого не может быть!

— Почему?

— Такой умный, воспитанный мальчик, отличник учебы… К тому же сын Виталия Павловича! Я хорошо знаю его мать. Как это могло вам прийти в голову? — проговорила Марина Федотовна, не скрывая своего возмущения.

— Н-да… — вздохнул Константин Семенович. — Очень мы с вами разные педагоги… Игорь Уваров арестован.

— Что? — глаза Марины Федотовны стали круглыми. — За что?

— За измену Родине.

— Вы не шутите!? — с ужасом спросила она.

— Такими вещами не шутят, Марина Федотовна. Но предупреждаю: это пока секрет. Идет следствие.

Никакого секрета в аресте Игоря не было. Константин Семенович просто боялся, что она сообщит матери, а та, в свою очередь, раньше времени скажет отцу.

— Вот результат вашего воспитания, — с горькой иронией сказал он. — Приготовьтесь…

— Я? При чем же здесь я?.. Он пришел из другой школы… Раньше наша школа была женской. Мы не можем следить за всеми учащимися. Мало ли чем они занимаются вне школы…

— Вы напрасно испугались. Вам ничто не грозит. А если и придется отвечать, то только на вопросы матери. Вряд ли вам удастся избежать такого разговора — тем более что вы знакомы. Видите, как в жизни бывает! Знакомство наше началось с уголовного дела и заканчивается оно опять же уголовным делом. Странно, не правда ли?

— Не понимаю, что это за намек? — побледнев, но вызывающе спросила Марина Федотовна. По всему было видно, что она приготовилась защищаться.

— Никакого намека, — спокойно ответил Константин Семенович. — То, что случилось с Уваровым, — результат плохой воспитательной работы, и только. Для вас образец воспитателя — Маслова, которая, насколько мне уже известно, запугивает и дрессирует детей, затем — Лизунова… А Сутырин — полусумасшедший, Чичерова — только дерзкая женщина… Думаю, что слепое отношение к делу, к людям — тоже причина уголовных дел.

Марина Федотовна набрала в легкие воздуха, но ответить ей не удалось. В дверь постучали, и вошла Мария Васильевна:

— Константин Семенович, я собралась уходить… Уже время. Я вам больше не нужна?

— Нет, нет! Пожалуйста, идите!

— Мария Васильевна, я тоже ухожу! — вдруг заторопилась Марина Федотовна. — Подождите минутку…

— Нет. Извините, но я очень спешу… И нам не по пути! — покраснев, пробормотала секретарь и вышла из комнаты.

Молча вылезла Марина Федотовна из-за стола и, не прощаясь, направилась к двери. Здесь она остановилась, словно в раздумье; постояв так немного, она снова вернулась к столу, открыла боковой ящик, достала туфли, завернула их в газету и ушла с гордо поднятой головой. Дверь осталась открытой.

Константин Семенович с невольным любопытством следил за директрисой. Даже подошел к окну и провожал глазами до тех пор, пока она, выйдя из школы, не скрылась за поворотом.

— Ушла! — раздался в канцелярии голос Ксении Федоровны. — Просто не верится. Совсем ушла!

— Ушла… — как эхо отозвался Константин Семенович и вдруг улыбнулся: — А знаете, она дала вам хорошую характеристику…

— Шутки в сторону! — воскликнула учительница. — Она ненавидит меня. Уж я-то знаю! Знаю даже, с каких пор. В прошлом году я отказалась кое-кому исправить отметки по дарвинизму.

50. "Нитроглицериновая" новость

Дверь открыл сам Виталий Павлович. На нем была расстегнутая голубая пижама, из-под которой свисали спущенные подтяжки. На ногах мягкие домашние туфли.

— Извините, я думал, жена вернулась, — с виноватой улыбкой сказал он, придерживая сползающие штаны и пятясь к открытой двери. — Вы директор школы?

— Да.

— Одну минутку. Я сейчас. Да вы проходите, — говорил он уже из комнаты.

Пока Константин Семенович снимал и вешал шляпу, поправлял волосы, Виталий Павлович успел надеть подтяжки и застегнуть пижаму.

— Пройдемте ко мне, — пригласил он, появляясь в дверях. — Дома никого нет. Я один.

В кабинете было накурено. Лампа под зеленым абажуром освещала на столе бумаги, чертежи, открытые книги…

— Очень хорошо, что вы пришли. Кажется, товарищ Горюнов?.. Как ваше имя?

— Константин Семенович.

— Прекрасно. Присаживайтесь, пожалуйста. Насколько мне известно, вы недавно назначены?

— Да, недавно… Сегодня подписали приемо-сдаточный акт.

— Итак! Чем могу служить?

— Я пришел поговорить о вашем сыне… И хочу упрекнуть вас, как отца. Вы мало занимались его воспитанием.