Новичок. Побочный эффект

«РИМ, 6 января. Начальник Государственной полиции Италии Джузеппе Парлато сообщил в своем интервью, что следствие по делу об убийстве папы римского Иоанна-Павла II продолжается. Выразив особую благодарность генеральному инспектору жандармерии Ватикана Камилло Чибину за содействие в расследовании злодейского преступления, Парлато выступил с клеветническими нападками на СССР, уверяя представителей прессы, будто в убийстве понтифика замешаны «агенты КГБ».

Разумеется, никаких доказательств начальник Государственной полиции не привел, зато с чисто итальянской горячностью перечислил тех деятелей антинародного подполья в Польше, которые погибли в беспорядках, ими же инициированных во второй половине декабря.

Парлато с негодованием утверждал, будто бы лидеры антикоммунистической КОС-КОР Антоний Мацеревич, Яцек Куронь и Ян Липский, агент ЦРУ Лех Валенса, неопилсудчик Лешек Мочульский из так называемой «Конфедерации независимой Польши» были ликвидированы «по приказу Москвы», а папа римский, бывший кардинал из Кракова Кароль Войтыла – всего лишь очередная, но не последняя «жертва Кремля».

Член Палаты депутатов Италии Энрико Берлингуэр заявил, что обвинять Советский Союз в причастности к серии политических убийств крайне непрофессионально и остается на совести Джузеппе Парлато…»

– Йес! – выдохнул я, и злорадно усмехнулся. Проредили поголовье «гиен Европы»? И отлично!

Шестьсот тысяч наших погибли за свободу пшеков! Сами голодали, а с ними последним делились. И все ради того, чтобы они нас потом в дерьме полоскали, твари неблагодарные!

Не последняя жертва? Очень надеюсь, что не последняя! Гадов хватает и в Варшаве, и в Гданьске, и в Кракове. Давить, не передавить!

Молчаливое и пассивное большинство желает «больше социализма»? Отлично. Значит, оно не будет против, если мы зачистим «белополяков»!

«Развоевался… – мои губы искривились в усмешке. – Сердце аж тарахтит!»

В свою комнату я поднимался, что говорится – в глубокой задумчивости. Взвинченность во мне тоже позванивала. Черт…

Завтра второй день олимпиады, а в мыслях полный раскардаш!

«Да ладно, – хмыкнул я, – выспишься и встанешь, как огурчик! В твои-то юные лета…»

Тот же день, позже

Касабланка, бульвар де Пари

Николай Зимин отсчитал дирхемы и выбрался из тесного такси. Извечная вонь тут же ублажила обоняние, и он прихлопнул дверцу старого «Рено» чуть раздраженней, чем того стоило.

Ряд пальм посреди Парижского бульвара напоминал – да, да, ты в Африке! Улица, вроде, чистая. И нет поблизости шумных и грязных базаров, где все вопят, а торгуются так, словно вот-вот сцепятся в жестокой драке.

Смердел сам город. Смердел рыбой жареной и рыбой тухлой, гнилыми овощами и дымом кизяка.

Поморщившись слегка, Зимин зашагал мимо беленьких, плоскокрыших домов. Народу на улице не видать – зима.

Марокканский январь – это плюс восемнадцать, комнатная температура. Страшная холодина для местных, привычных к зною Сахары, а она тут рядом – летом лишь океанская прохлада отгоняет пустынный зной.

Сняв темные очки, Николай засмотрелся на свое лицо, что отразилось в зеленоватом стекле витрины. Смуглого от рождения, черноволосого и темноглазого, его в школе дразнили, прозывая турком, а вот в Высшей школе КГБ внешность Николая Зимина оценили по высшему разряду.