Я прикинул, как смогу дотянуться до боярыни. Та лежал с неудобной стороны. Чтобы коснуться её тела мне придётся развернуться. После скастовать заклинание. А ещё успеть перекачать в свой резерв её энергию до того, как Мышка задохнётся.
Понял: долго. Непозволительно долго!
Это обстоятельство и спасло боярыне жизнь.
Я не отобрал у неё энергию, как поступил с грабительницами у реки: не успел. Пока примерялся, гадал, успею ли восполнить с её помощью свои запасы, в моём резерве закончилась мана. Выкачал магическую энергию из себя до последней капли. Даже больше чем следовало. Свечение над моей рукой погасло.
Мелкая вздрогнула… и задышала.
Открыла глаза, жалобно посмотрела на меня, всхлипнула. Разрыдалась.
— Мама! Мамочка!
Я убрал руку с её груди. Маны на то, чтобы снять с Силаевых «паралич» у меня не осталось.
Откинулся назад, упёрся затылком в край столешницы.
Тяжело дышал. По моему лицу скользили капли пота.
Каким-то чудесным образом Варлая сумела доползти до дочери, сгрести её в объятия.
У меня не было сил, чтобы помочь ей или помешать.
Молча смотрел, как вздрагивают плечи Мышки, слушал, как она повторяла:
— Мама! Мамочка! Мне страшно.
Мышку пытались отравить.
К такому выводу пришли боярыни Силаевы, проведя короткое расследование.
Яд подмешали в тот самый морс, которому я предпочёл вино.
Мой отказ от морса показался Меркуле Силаевой подозрительным. Боярыня даже высказал предположение, что я мог быть причастным к отравлению боярышни.
Оставил её бредни без ответа.
Меркула пробормотала, что «во всём разберётся». Что «не доверяет мне». И «будет за мной присматривать».
Я пожелал ей удачи.
И продолжил завтрак. В одиночестве.
Размышлял над той ситуацией, в которой вновь оказался.
Мой резервуар маны после лечения Мышки опустел. Полностью, как в первый день. В ауре осталась лишь та кроха энергии, к которой я заранее перекрыл себе доступ. От встречи с чужой сырой магической энергией не умру. Но не смогу скастовать ни одного, даже самого простенького заклинания.
Мне срочно нужен был ритуал похищения жизни. А значит, новый «король» Прол.
И я догадывался, где такого можно раздобыть.
Обессиленная Мышка уснула.
Боярыня Варлая спешно усиливала охрану дома и Мышкиной комнаты.
Меркула и боярыня Кишина третировали слуг, тщетно силясь раскрыть заговор.
Повариху, что варила ягодный морс, вскоре нашли. Мёртвой. Но не отравленной — задушенной.
Смерть поварихи дала мне чудесный повод расспросить Мышкину сестру Рослю о том, как и где Силаевы хоронят своих мертвецов.
Глава 10
Я сидел на кровати, смотрел через окно на небо — мрачное, как и моё настроение. Неторопливо перебирал струны карауки — музыка получалась странная, тревожная. И освежал в памяти ритуалы поднятия мёртвых.
Способов поднять мертвеца в голову приходило множество. За прошлые жизни каких я только не перепробовал: методы мёртвых лун, способ вирских некромантов, помощь призрачных волшебников… Вспомнил по имени даже парочку демонов — те тоже могли помочь с мёртвыми…
Нет. К демонам без магии лучше не соваться.
Скольких я поднял за свои прошлые воплощения? Не счесть: и людей, и нелюдей, даже дракона. Но каждый способ обещал удовольствие вывозиться в крови по уши.
Вздохнул.
Всё же магия — замечательная вещь. Пара плетений заменяла литры крови и массу потраченного на неприятные обряды времени. Почему было не оставить в запасе энергии хотя бы на пару плетений?
«Тогда бы Мышка умерла», — напомнил сам себе.
Ну и умерла бы? Что с того?
Все когда-нибудь умрут. Таков закон бытия. Ничто не вечно.
Почему я к ней так привязался?
Объяснение моему странному, нелогичному поведению если и существовало, то я его не находил.
Ладно бы девчонка мне напоминала кого-то из прошлых жизней. Или была бы моей дочерью здесь, в этом мире. Или… нашлось другое хоть сколько-то логичное объяснение моему расточительству.
Так нет: единственное, что приходило на ум — это то, что я на полном серьёзе решил примерить белый плащ спасителя невинных и защитника обиженных.
Представил себя в образе воина света — не удержался: усмехнулся.
В голове родились лозунги: «Некромант спешит на помощь!», «Пожертвуй свою жизнь и кровь для тёмного ритуала спасения детей!», «Боль и кровь сделают мир лучше!»
Развить фантазии о моём превращении в благородного рыцаря помешал стук в дверь.
В комнату вошла Росля. Взъерошенная, точно только встала с кровати, в затасканном красном кафтане и свободных штанах с многочисленными дырами, явно сделанными нарочно. Замерла у порога.
Я повернулся к ней. Проиграл короткий мотив, что сопровождал появление призрака в эльфийской пьесе «О несравненной Миренльеве». Накрыл струны рукой, заставил карауку замолчать.
— Ух ты! — сказала Росля. — Круто! Сама сочинила?
Я пожал плечами.
— Не помню.
— А! Точно. Ты же того… всё забыла.
Росля переминалась с ноги на ногу. Она не очень-то походила на Мышку. Разве что цветом волос, да заострённым носом. А вот губы совсем другие — мясистые, точно распухшие. Да и такой ямочки на подбородке у мелкой не было.
— Ну… я чего пришла… — сказала Росля. — Мама велела принести тебе одежду. Вот.