Новая жизнь Димки Шустрова

«Я давно собирался написать тебе, но у меня никак не получалось. Ты о море замечательно написала. А мне о чем? Как в грозу рыбу ловил? Хотел написать про грозу, а сейчас не хочется. Я теперь про людей думаю. Трудно их понять. У меня отец, который родной, — хороший человек, только несчастный. Мне жаль его, а почему он несчастный, я еще не понял. И бабушка. Я привык, что она вареники подает и вообще на кухне. А бабушка замечательный человек. Она иногда плачет. Из-за мамы. Я жалею бабушку, но еще сильнее жалко маму. И мама нас жалеет, но больше всего она хотела найти такого человека, чтобы могла его уважать. И любить тоже. И вообще я теперь думаю: может, это самое главное — найти такого человека? А как ты считаешь? Любчик сейчас тоже на море. Если увидишь на сёрфинге худенького мальчишку, это он и будет. Жуть какой упрямый. В три дня доску оседлает! И я, может, поплыл бы, даже на мотоцикле, но я же далеко от моря. Сейчас я еду к тому «волшебнику». Посмотрю, что за человек, раз мама его нашла.

Если в письме заметишь ошибки, или запятых не хватает, или лишние, то не посмеивайся. Ведь знаешь мою отметку по русскому. Вот и все. Может, не так чего написал? Может, про рыбалку надо было? Ты напиши, про что писать. Я в следующий раз напишу, что надо. Дмитрий Шустров».

Димка перечитал письмо, вычеркнул пять запятых, показавшихся ему лишними, и подумал, что, возможно, Марине и понравится письмо. Не такое оно и глупое.

Димка сложил исписанный с двух сторон лист бумаги, заклеил конверт и четко написал адрес. А фамилию подчеркнул красными чернилами, чтоб долго не искали письма, когда Марина придет за ним.

А потом взглянул Димка на часы и удивился — больше часа просидел! А на уроке сорок пять минут едва высидишь.

Теперь предстояло щекотливое дело — сказать бабушке, что он собирается на Топольную улицу. А совсем не говорить нельзя: вдруг засидится поздно, и мама захочет, чтобы остался там ночевать? А телефона у них нет.

Помыкался Димка, возле бабушки постоял, зеленое перышко лука съел, кота поводил на задних лапах. А сказать все не решался.

И вдруг бабушка поглядела на него и, как бывало в минуты особой жалости, притянула лохматую голову внука к своей груди:

— Да сходи, Димочка, сходи. Чего ж маяться. Вижу: хочешь пойти.

Он обрадовался, но тут же спросил:

— А ты… одна останешься?

— Отчего ж одна! С Дымочком. По хозяйству управимся, отдохнем. А ты иди. Поздно будет, и заночуй там. При маме-то кто тебя обидит! Вот покормлю, и отправляйся. Поглядишь, потом и мне обскажешь.

Легко стало у Димки на душе. Ну и бабушка: все понимает!

АЛЕНА

Отправился Димка во втором часу. Когда проходил мимо дома Марины, то на балкон их посмотрел. Напротив, у входа в почтовое отделение, висел синий ящик. Димка оглядел его, поднял над прорезью козырек и опустил письмо. Козырек на место надвинул: вдруг, как в ту субботу, гроза налетит? Письмо намокнуть может, и адреса не разберут. Куда станут посылать? Нет, надо все как следует делать.

Знакомая дорога на этот раз не показалась далекой. Соскочил с подножки, переулком прошел — мимо крылечек и широких ворот гаражей, мимо зеленой сетки, за которой, разинув клыкастую пасть, бесновалась собака.

Впереди — коричневый особняк с крепким забором и высокой крышей… Это уже Топольная! Еще минута и… надо же! Димка вновь увидел рыжего, как огонь, парнишку. Ехал тот на велосипеде.

И рыжий заметил новенького, узнал. Затормозил, соскочил с седла и подозрительно спросил:

— Чего шныряешь? Своровать хочешь?

Хотелось сказануть Димке! Но улица не своя. Смотри и оглядывайся.

— Я вас тогда еще приметил. Выслеживаете?

— Тебе чего надо? — не стерпел Димка.