Новая жизнь

«Но в этих окрестностях никаких домов не было, и, кроме развалин, ничего видно не было. Эти руины казались не работой времени, а результатом каких-то бедствий».

Жюль Верн, «Семья без имени»

«Мне в руки попала одна книга. Если ее читать, она выглядела как книга в переплете, а если не читать, она превращалась в рулон ткани из зеленого шелка… Между тем я заметил, что проверяю цифры и буквы книги, и по почерку понял, что ее написал сын Шейха Абдуррахмана, Главного кадия Алеппо. А когда я пришел в себя, я заметил, что пишу главу, что вы сейчас читаете, И внезапно понял, что глава, написанная сыном Шейха, которую я читал в экстатическом состоянии, — это та же самая глава, которую я сейчас пишу».

Ибн аль-Араби, «Вступление в Мекку»

«.. Амор не в силах был скрыть завесой нестерпимое блаженство, но приобретал такие свойства, что тело мое, вполне ему подчиненное, двигалось порой как нечто тяжелое и неодушевленное».

Данте, «Новая жизнь», XI

«Ноги мои находились в той части жизни, за пределами которой нельзя идти дальше с надеждою возвратиться».

Данте, «Новая жизнь», XIV

16

Полагаю, уже стало понятно, что мы дошли до той части нашего повествования, когда все разъяснится. Многие месяцы снова и снова я читал тридцать три книги, лежавшие у меня на столе. Я подчеркивал слова и предложения на пожелтевших страницах; я делал заметки в блокнотах и на листках бумаги; я ходил в библиотеки, где уборщицы смотрели на читателей так, будто говорили: «Чего пришел?!»

Подобно многим разочаровавшимся людям, некогда очертя голову бросившимся в то бушующее море, что зовется Жизнью, я сравнивал различные фантазии и образы прочитанного, и я замечал, что книги тайно перешептывались друг с другом, раскрывая тайны; и, выстраивая эти тайны по порядку, я находил между ними новые связи и, гордясь запутанностью созданной мною сетью этих связей, продолжал терпеливо работать, как человек, решивший вырыть иглой колодец, пытаясь этой работой искупить свою оторванность от жизни. Вместо того чтобы удивляться тому, что библиотечные полки в исламских странах битком забиты написанными от руки толкованиями и комментариями к другим книгам, единственное, что нужно сделать, чтобы понять причину происходящего, — просто посмотреть на улице на толпы разочаровавшихся в жизни людей.

Всякий раз, когда я во время этих суровых изысканий встречал новое предложение, образ или мысль, проникшую в маленькую книжицу дяди Рыфкы из другого источника, я сначала чувствовал разочарование, как мечтательный юноша, узнавший, что девушка-ангел его мечты вовсе не такой уж и ангел; а потом как истинный раб любви, кем я и был, я жаждал верить, что все то, что с первого взгляда не казалось мне чистым, было на самом деле знаком обворожительной тайны или глубокой мудрости.

Я читал и перечитывал «Дуинские элегии», читал и другие книги, я стал думать, что все можно решить с помощью ангела, — вероятно, потому что тосковал по ночам, проведенным с Джанан, вспоминал, что она говорила об ангеле, а не потому, что ангел из «Элегий» напоминал мне ангела, упомянутого в книге дяди Рыфкы. Глубокой ночью, когда длинные грузовые поезда, не переставая стучать колесами, уходили на Восток, мне очень хотелось увидеть в окутавшей квартал тишине какой-нибудь свет или движение, услышать призыв жизни, которую мне было приятно вспоминать; и, повернувшись спиной к сахарнице, в которой отражались включенный телевизор и я, куривший за столом, заваленном бумагами и тетрадями, я подходил к окну и из-за занавесок смотрел в темную ночь. Бледный свет уличных фонарей и свет из окон дома напротив отражался в капельках воды на оконном стекле.