Новая жизнь 2

— Окей, по делу так по делу — сам себе поразился, что у меня вырвалось это «Окей». Япония — чемпион по словам, заимствованным на Западе, именно западная культура дала послевоенной Японии так много новых слов и понятий. И так было всегда — нет пророка в своем отечестве, японские самураи были слишком заняты резней друг друга, так что даже изначальную письменность пришлось у Китая заимствовать… как и многое другое. Но на каком-то этапе развития (реформы Мэйдзи, конечно же! Мы же проходили это на уроках!) Япония сменила себе кумира и решительно пошла по западному пути развития, отринув свои традиционные ценности во имя эффективности и валового национального продукта, во имя пушек и ружей, назло катанам и бусидо. Потому-то в речи современного японца — неважно школьника или министра — так часто можно услышать кальку с английского. Все эти «сарада» или «пинку», да что там, в парламенте на полном серьезе недавно обсуждали тот факт, что в речи профильного министра больше английских слов чем японских.

— Он опять завис — говорит Мико и щелкает пальцами у меня перед лицом: — Эй, Кента-кун, проснись! Хьюстон вызывает Кенту! Нам нужен гроза окрестных дворов и детских площадок!

— И ловелас. — добавляет Кэзука: — он же ловелас у нас, да? Вот уже кружок свой создал и трех девушек туда затащил. Наверняка непристойностями там занимаются.

— Тихо! — осаждает своих присных Натсуми и снова поворачивает голову ко мне: — На самом деле я и сама хотела с тобой поговорить. Пойдем-ка туда, где нас никто не сможет услышать — и она двинулась к выходу с грацией черной пантеры. Все-таки у кошек и у женщин очень много общего, даже на эстетическом уровне.

Я пошел за Натсуми к выходу из класса, провожаемый взглядами. Как всегда, большинство взглядов были сочувствующими, все-таки добрый у нас народ. Вот видят, что хищница тащит себе в берлогу, или где там живут большие кошки, кусок мяса, чтобы позавтракать, — и выражают сочувствие бедному Кенте. Который и есть кусок этого самого мяса. Нет, конечно, были и взгляды из разряда «так тебе и надо», были и равнодушные взгляды, были и заинтересованные (Хироши), были даже обеспокоенные (Наоми, Томоко), но большинство все же сочувствовало. Вот, подумал я, перешагивая порог класса, вот я всегда верил в человечество, люди в глубине души добрые и великодушные, а вся жестокость и злоба — это от страха. При прочих равных мы все скорее подадим руку, а не наступим на пальцы.

Мы с Натсуми идем мимо темных закуточков под лестницей, где иногда целуются влюбленные пары, мимо тупичка у кабинета иностранных языков, где тоже всегда тихо и парии общества могут переждать большую перемену в обнимку с упакованным дома бенто, мимо всех мест, где можно поговорить наедине. За нами идет Кэзука, Мико нигде не видать. Натсуми ступает на лестницу, и я сперва думаю, что мы идем к тому самому выходу на крышу, который закрыт на навесной замок, но на втором этаже она сворачивает налево. Наконец мы останавливаемся перед дверью, за которой находится девушка моей мечты. На двери табличка «Медицинский кабинет». Натсуми поворачивается назад и смотрит на меня. Строго так смотрит. Сперва мне становится неловко, а потом я понимаю, что смотрит она не на меня. Она смотрит на Кэзуку.

— Кэзука — говорит Натсуми и голос ее неожиданно холоден: — а ты что тут делаешь?

— Н-но… ты же сама сказала, что надо поговорить, вот я и … — отвечает Кэзука и ее голос неожиданно ломается, словно хрупкое стекло. Я понимаю ситуацию. Натсуми действительно хочет поговорить наедине, ей есть что сказать мне, а с того самого дня, как я увидел ее в одних трусиках — мы так и не поговорили как следует. Встречались, кивали друг другу головами, давая понять, что признаем существование друг друга, но и только. Что в голове у этой успешной вершины социальной эволюции — я без понятия и гадать не собираюсь. У меня в голове и так слишком много Натсуми после того дня, перед глазами стоит четкая картина того, как она скинула юбку, блузку и расстегнула бюстгальтер, а потом — выпрямилась передо мной. Любая девушка в таких обстоятельства закрылась бы руками… может даже не обязательно полностью — схватив свою белоснежную плоть ладонями, но уж дернуться руки вверх просто обязаны, это рефлекс. Прикрыться. Защититься. Даже если разумом ты понимаешь безопасность среды и своих действий — рефлексы есть рефлексы и тот факт, что Натсуми совершенно не обладает этим рефлексом — говорит о многом. То есть может говорить о многом — например о том, что она психопатка и не признает нормы общественного договора или что у нее атрофировано это чувство, так как все детство, отрочество и даже юность она мылась в отдельной бане с якудза, в традициях средневековой Японии, или, например, что ей нравится обнажаться на публике. Можно много выводов сделать, но без дополнительной информации к правде мы не приблизимся.