Новая жизнь

В другой раз угроза исходила не от Сейко в плаще, а от рабочих мельницы. Я спокойно поспал в одном тихом автобусе, потом продолжил спать в другом, более устойчивом, с лучшими рессорами, а утром, на мельнице, куда я отправился, чтобы поговорить с тамошним молодым бухгалтером, на которого донес обиженный продавец пахлавы и пирожков, я ловко соврал, что я — его армейский товарищ. Все Мехмеды, которых я находил, были двадцати трех-двадцати четырех лет, как и настоящий Мехмед, поэтому вранье про армию, каждый раз выручавшее меня, не вызвало подозрений у совершенно белого от муки рабочего, к которому я обратился. В его глазах светились дружба, понимание и удивление, как будто он был из одного с нами взвода, и он пошел во внутренние помещения, в кабинет хозяина. Я отошел в сторонку и отчего-то ощутил витавшую в воздухе угрозу. Надо мной вращалась огромная железная труба, работавшая от электрического мотора, запускавшего мельницу, а жуткие белые призраки медленно передвигались в сумрачном свете. Я заметил, что призраки наблюдают за мной, что-то обсуждают, показывая на меня пальцем, но я старался делать вид, что ничего не замечаю. А потом, когда мне показалось, что мне угрожает черный жернов, торчавший в проеме стены, сложенной из мешков с мукой, один из трудолюбивых призраков неторопливо подошел ко мне и спросил, что это я такое сюда привез. Он меня не слышал из-за шума, и мне пришлось прокричать, что ничего я не привез. Да нет, сказал он, он просто спрашивает, какой ветер меня сюда занес. Я еще раз прокричал, что очень люблю своего армейского товарища; у Мехмеда замечательное чувство юмора, он настоящий друг, которому можно доверять. Я езжу по Анатолии, продаю страховки от несчастных случаев, и тут я вспомнил, что Мехмед работает здесь. Мучной призрак начал расспрашивать меня о профессии страхового агента: есть ли среди нас воры, мерзавцы-шулеры, масоны или гомики с пистолетами — может, я не очень хорошо слышал его из-за шума, — в общем, есть ли враги Пророка и государства? Я говорил, а он вполне дружелюбно слушал меня. Мы сошлись на том, что в каждой профессии есть и хорошее, и плохое: в мире есть и честные люди, есть и пройдохи. Потом я опять спросил о Мехмеде, армейском приятеле.

— Послушай, дорогой, — сказал мне призрак, задрал штанину и показал больную, странную на вид ногу. — Мехмед Окур не такой дурачок, чтобы идти в армию с хромой ногой! Ясно?

— А кто я такой?

Я от изумления сделал вид, что на мгновение забыл ответ на этот вопрос. Наверное, я все перепутал, сказал я, зная, что звучит мой ответ неубедительно.

Мне удалось смыться, пока меня не побили, и позже, закусывая в заведении одного обиженного кондитера прекрасным, таявшим во рту слоеным пирожком, какие пекут только в Анатолии, я думал, что хромой Мехмед совершенно не похож на человека, прочитавшего книгу. Однако теперь я понимал, какое это заблуждение — думать, что знаешь, что у человека на сердце.

Возьмем, к примеру, городок Инжир-Паша, улицы которого пропахли табаком. Там книгу серьезно прочитали не только молодой пожарный, на которого донесли, но и вся муниципальная пожарная команда, что было удивительно. И когда городок готовился отпраздновать День освобождения от греческих оккупационных войск, я вместе с детьми и послушными пастушьими овчарками смотрел, как друзья-пожарные идут в ногу строем; и пока на железных касках искрили маленькие газовые баллончики, они слаженно исполняли песню «В огне, в огне, наша родина в огне!». После этого мы сели обедать и съели жаркое из козлятины. Пожарные, сияя яркими, желто-красными форменными рубашками, вдруг начали бормотать отдельные фразы из книги, — я счел это шуткой в честь моего присутствия. Позже, правда, они показали мне место, где хранили книгу, — как и Коран, она была спрятана на водительском месте их единственной пожарной машины. Неужели это я неправильно истолковал книгу? Или ошиблись пожарные, поверившие, что Ангелы — не Ангел, а Ангелы — спускаются с небес летними ночами в сиянии звезд и, вдыхая табачный запах, указывают несчастным и страдающим путь к счастью?

В одном городе я сфотографировался у городского фотографа. В другом попросил доктора послушать мне легкие. В третьем не купил кольцо, которое мерил в лавке городского ювелира. И каждый раз, когда уезжал из этих печальных, пыльных и полуразрушившихся мест, я фантазировал, что однажды мы приедем сюда с Джанан не для того, чтобы узнать, кто такие фотограф Мехмед, доктор Ахмет и ювелир Рахмет[46] и почему они с такой страстью читали книгу, а для того чтобы сфотографироваться, проверить ее легкие или купить кольцо, что свяжет нас навеки, пока смерть не разлучит нас.