Новая жизнь

Иногда Доктор Нарин отходил от меня и ходил один, поэтому, когда он исчез среди кипарисов за развалинами крепости, я стал его ждать. Увидев, что он направляется к холму, прятавшемуся за высокими кустами и кипарисами, я побежал следом, чтобы догнать его. Мы спустились по пологому склону, покрытому колючими кустами и папоротником, и начали довольно крутой подъем в гору. Доктор Нарин шагал впереди, иногда дожидаясь меня, чтобы я слышал, что он говорит.

Он сказал своим друзьям: раз участники-пешки Великого Заговора, сознательно или нет, нападают на нас посредством книг, посредством литературы, мы в ответ примем свои меры. «И что это за литература такая? — спросил он у меня, прыгая с камня на камень как профессиональный проводник. — Что за книга такая?» Задумавшись, он помолчал какое-то время, словно хотел показать, что всегда тщательно все обдумывает. Протянув мне руку и помогая выбраться из колючего кустарника, в котором у меня застряла нога, он добавил: «Моего сына обманула не только та книга. Ведь книги вообще враги нашего времени, нашей жизни».

Он был не против книг, написанных пером, которое было одним целым с рукой, его державшей; он был не против книг, что делали счастливым разум, заставлявший это перо двигаться по бумаге, что выражали грусть, увлечение и нежность души, озарявшей этот разум. Он был не против книг, словом и рисунком учивших читателя, сообщавших полезные сведения невежде-крестьянину, не умевшему справиться с крысами; указывавших сбившемуся с пути дорогу, говоривших потерявшему душу о его отцах, не ведавшему мира ребенку — о мире и о неожиданностях, что он таит. Ведь такие книги нужны и сейчас. И хорошо было бы, если бы таких книг писали больше. Доктор Нарин был против книг, потерявших сияние, подлинность, истину. Такие книги он не любил еще и за то, что они делали вид, будто в них есть свет, подлинность и правда. Они сообщали, что в стенах этого ограниченного мира можно найти очарование и покой рая, а тем временем их издавали и разносили по миру приспешники Великого Заговора, чтобы люди утратили поэзию и изящество жизни.

В траве промелькнула полевая мышь.

«Есть ли у меня доказательства? — спросил он, подозрительно глядя на меня, будто я что-то сказал. — Есть ли доказательства?» Он быстро взбирался по испачканным птицами камням между чахлых дубков.

Чтобы получить доказательства, мне нужно было прочесть отчеты о наблюдениях, которые он приказал писать своим агентам в Стамбуле и своим людям по всей стране. Прочитав книгу, его сын, запутавшись, не только отрекся от отца и семьи (ладно, это по молодости) — но и перестал замечать многообразие жизни, «скрытую симметрию времени», он словно ослеп, он перестал видеть «составляющие предметов», его захватила «смертельно опасная навязчивая идея».

«Разве все это — влияние одной книги? — спрашивал Доктор Нарин. — Эта книга — всего лишь мелкое орудие Великого Заговора».

И все-таки он сказал, что не презирает книгу и ее автора. По его словам, во время чтения отчетов его сыщиков и друзей мне предстояло понять, что этого человека и его книгу использовали не по назначению. Писатель — всего лишь убогий пенсионер, личность настолько слабая, что он даже не осмелился защищать книгу, которую написал, и свои собственные убеждения. «Бессильный человек, именно такой и нужен был тем, кто заразил нас чумой забвения, принесенной ветрами с Запада и стирающей нашу память… Жалкая заурядность, пустое место! Его не стало, тем все и кончилось, его уничтожили, стерли с лица земли». Несколько раз медленно и четко Доктор повторил, что не огорчен, что автора книги убили.

Мы долго молча карабкались по горной тропе. Шелковые нити молний сверкали из-за туч, плывущих медленно, не приближаясь и не удаляясь; но, как в телевизоре с выключенным звуком, грома не было слышно. Поднявшись на гору, мы увидели не только земли Доктора Нарина, но и городок, похожий на аккуратный обеденный стол, накрытый внизу, на равнине, трудолюбивой домохозяйкой: красные черепичные крыши, мечеть с тонким минаретом, свободный разбег улиц и четкие границы фруктовых садов и пшеничных полей за городом.

— По утрам я просыпаюсь и встречаю день до того, как день будит и встречает меня, — произнес Доктор Нарин, любуясь пейзажем. — Утро приходит из-за гор, но от ласточек мы знаем, что в других краях солнце давно взошло. Утром я иногда поднимаюсь прямо сюда и встречаю солнце, приветствующее меня. Природа замирает; пчелы и змеи еще не проснулись. Я и мир — мы спрашиваем друг у друга, почему мы здесь в этот час, ради какой великой цели. Мало кто из смертных размышляет об этом вместе с природой. Если человеческие существа и размышляют о чем-либо подобном, они, как правило, перемалывают чужие мыслишки, считая их своими, и уж никто никогда не размышляет, глядя на природу. И все они — бессильные, заурядные, слабые.