Новая земля (Новь)

"Какъ разъ одинъ изъ нихъ пріхалъ въ Торахусъ, когда я оттуда узжалъ; кажется, его зовутъ Стефаномъ Ойэнъ; я прочелъ его дв книги. Онъ сказалъ, что онъ первый, и говорилъ о томъ, что полонъ новыхъ плановъ, плановъ, касающихся литературы. На немъ было платье на шелковой подкладк, но въ общемъ онъ не рисовался; люди любопытствовали и хотли на него посмотрть, но онъ отнесся къ этому очень скромно. Я провелъ съ нимъ одинъ вечеръ; онъ исписалъ всю вставку своей рубашки стихами, — длинныя и короткія строки, стихи въ проз. Онъ разсказывалъ, что утромъ онъ проснулся и былъ въ настроеніи, а у него подъ рукой не было бумаги, но онъ нашелся и исписалъ грудь своей рубашки. Мы не должны сердиться, хотя у него еще дв рубашки, но он грязныя и ему приходится носить эту, какъ она есть. Онъ также прочелъ намъ кое-что. Вещи, полныя настроенія. Онъ преизвелъ впечатлніе здравомыслящаго".

Адвокать не зналъ, какъ понимать, въ серьезъ, или какъ шутку, потому что Гольдевинъ улыбнулся теперь лишь въ первый разъ; но должно быть онъ говорилъ серьезно.

"Да, Ойэнъ — это одинъ изъ нашихъ самыхъ значительныхъ писателей", — сказалъ онъ; "онъ ужъ создалъ школу въ Германіи. Безъ сомннія, его поэзія очень нова".

"Совершенно врно, такое же впечатлніе и я вынесъ; можетъ быть, немножко по-дтски, немножко разбросанно, но тмъ не мене…" Адвокатъ спросилъ, знаетъ ли онъ Иргенса? Конечно, Гольдевинъ зналъ также и Иргенса. Вдь онъ немного писалъ?

"Нтъ, онъ не пишетъ для толпы", возразилъ адвокатъ: "онъ пишетъ для немногихъ, для избранныхъ. Но кто знакомъ съ нимъ, тотъ знаетъ, что онъ пишетъ много чудесныхъ стиховъ. Чортъ возьми! Какой мастеръ! Нельзя указать ни на одно мсто у него и сказать, что это нехорошо… Вотъ онъ сидитъ тамъ; въ углу, хотите я васъ ему представлю? Я возьму это на себя, мы просто пойдемъ туда, я хорошо знаю его".

Но Гольдевинъ извинился. Нтъ, это придется отложить до другого раза, тогда онъ познакомится съ Паульсбергомъ и съ другими…

"Итакъ, значитъ это былъ Паульсбергъ!" сказалъ онъ опять. "Во всякомъ случа, я замтилъ, что, когда онъ проходилъ черезъ комнату, люди шептались вслдъ ему. Конечно, это выдающійся человкъ. Когда проходилъ купецъ, вс молчали… Между прочимъ, купецъ Генрихсенъ, оказывается, женится?"

"Кажется… скажите пожалуйста, интересно быть учителемъ? Не очень ли это порой тяжелая работа?"

"Ахъ, нтъ", возразилъ Гольдевинъ улыбаясь. — "Это зависитъ отъ того, къ какимъ людямъ попадешь, какіе родители, какія дти. Хорошо, если повезетъ попасть къ хорошимъ людямъ. Это во всякомъ случа очень маленькое и скромное мсто, но я не промнялъ бы его на другое".

"Вы студентъ?"

"Студентъ теологіи, къ сожалнію, очень старый студентъ". Гольдевинъ снова улыбнулся. Они еще разговаривали нкоторое время, каждый разсказалъ по нсколько анекдотовъ объ университетскихъ профессорахъ и потомъ снова вернулись къ прежней тем о политическомъ положеніи страны.

Перешли къ цнамъ на зерно, — дло обстояло плохо; начинали поговаривать о голод…

Гольдевинъ выражался очень просто. Зналъ онъ довольно много и высказывалъ все обдуманно и спокойно. Когда онъ поднялся, чтобъ итти, онъ спросилъ, какъ бы невзначай:

"Мн пришло въ голову, не знаете ли, куда направился отсюда купецъ Генрихсенъ?"

"На телеграфъ; онъ сказалъ, что ему нужно дать телеграмму".

"Спасибо, большое спасибо! Надюсь, вы извините меня, что я такимъ образомъ напалъ на васъ. Это было такъ любезно съ вашей стороны, что вы познакомились со мной".

"Если вы здсь останетесь на долгое время, то, вроятно, мы будемъ съ вами встрчаться", отвтилъ предупредительно адвокатъ.

Посл этого Гольдевинъ ушелъ. Онъ отправился прямо къ телеграфу. Тамъ онъ прошелся нсколько разъ взадъ и впередъ; потомъ вышелъ, поднялся по лстниц, посмотрлъ въ стеклянныя двери. Посл этого онъ повернулся, вышелъ опять на улицу и направился къ гавани. Передъ складомъ Генрихсена онъ снова началъ ходить взадъ и впередъ и смотрть въ маленькое окно конторы, не видно ли тамъ кого-нибудь. Онъ не сводилъ почти глазъ съ окна, какъ будто ему необходимо было встртить Генрихсена, и онъ не знаетъ, въ склад ли онъ, или нтъ.

ГЛАВА II

Иргенсъ сидитъ въ своей комнат, въ номер пятомъ по улиц Транесъ. Онъ былъ въ хорошемъ расположеніи духа. Никто никогда не могъ заподозртъ этого кутрлу, что онъ дома работаетъ, а между тмъ, скрывшись отъ другихъ, онъ сидлъ съ корректурнымъ листомъ передъ собой и работалъ въ одиночеств. Кто бы могъ это подумать? Онъ принадлежалъ къ числу тхъ людей, которые меньше всего говорятъ о своей работ, онъ молча работалъ, и никто не понималъ, на какія средства онъ живетъ. Прошло уже больше двухъ лтъ съ тихъ поръ, какъ появилась его драма. И съ того времени онъ больше ничего не издавалъ. Онъ, можетъ быть, писалъ себ въ тиши, но никто объ этомъ ничего не зналъ. У него было много долговъ, очень много долговъ.