— Никак нет, государь Петр Алексеевич, — в голосе звучала легкая паника, но он быстро с ней справился. Вместо паники в глазах зажегся интерес исследователя. — Я придумки разные делаю, чтобы лучше стало работать. Вот, придумал, что было бы хорошо, если не ударно-кремневый замок будет, а вот такой. Вот этот молоточек ударял бы по… чему-то, что будет на этом патрубке, чтобы тот посылал искру по трубке, поджигал порох и выталкивал пулю.
— И в чем проблема? — я осторожно положил на стол самое первое ружье с капсюльным замком. Идея, которая так и не была реализована в известной мне истории.
— Я не знаю такой штуковины, которая при ударе бы малюсенький взрыв давала, — честно признался парень. — Вот ежели знал бы… Я тут все хочу так сделать, чтобы через казенную часть заряжать. А чтобы не надкусывать патрон, можно было бы ту штуковину прямо на патрон цеплять. Тогда молоток пришлось бы переделывать, но, это не беда, придумал бы что-нибудь.
— А ежели я дам тебе вещество, которое при ударе взрывается, ты доведешь ее до ума? — я смотрел исподлобья, стараясь не спугнуть удачу.
— Ну да, чего там доводить-то осталось? Ну может с длиной трубки повозиться придется, — парень несмело улыбнулся.
— Замечательно, — я развернулся к выходу. Нужно срочно пройти в мастерскую, которая превращалась постепенно в мастерскую и частично лабораторию, и начать «изобретать» гремучую ртуть. Уже у двери я посмотрел на гвардейца. — Звать-то тебя как?
— Калашников Степан Юрьевич.
— Ну ни хрена себе, — я едва не заржал, но вовремя остановился. Это гены таким удивительным образом сработали, или что-то другое, и они просто однофамильцы? — Я попробую у цинцев что-нибудь добыть, они же славятся своими фейерверками, может и вещество, о котором ты говоришь, найдется, — и я вышел, очень аккуратно прикрыв за собой дверь.
Глава 9
Я сидел в тронной зале Кремлевского дворца, разодетый, как на собственные поминки, в короне и со всеми полагающимися атрибутами власти, такими как держава и орден Андрея Первозванного на груди. Зала была небольшая, как и всякие другие помещения старого Кремля, нагоняющего на меня зевоту и ощущение того, что я провалился еще глубже по времени, и теперь совершенно не понимал, что же мне делать.
Рядом с моим троном стояли Ушаков, буквально только что прибывший, которого повернули взад во время его поездки в Петербург, Кер, Шереметьев и Репнин, при этом Кер находился по правую руку от меня, потому что именно ему предстояло быть на церемонии «котоу» моими устами и руками, ведь император по мнению китайцев, а теперь и маньчжуров, не должен снисходить до какого-то там посла.
Двери распахнулись и в зал вполз, в прямом смысле этого слова, посол Тоси. Переползя порог, он встал на колени и поклонился девять раз в залу, затем пополз дальше и остановился уже недалеко от трона, снова встав на колени.
Я отстраненно наблюдал за проползанием Тоси по довольно-таки большой зале, раздумывая над тем, сумеем ли мы договориться хоть о чем-нибудь, и что именно Россия может потребовать от маньчжурского богдыхана, точнее, чем именно сможет пожертвовать Айсиньгьоро Иньчжэ́нь, чтобы, как можно быстрее завершить изматывающую цинцев войну с джунгарами, и заняться уже наведением порядка в собственной стране. Джунгары – это была головная боль не только цинцев, мы тоже сколько раз уже отбивали, а то и не могли отбить их дикие набеги. Богдыхану же и кроме джунгар было, чем заняться, потому что его верные маньчжуры морально разлагались, не желая заниматься ничем, кроме, ставших привычными для них завоеваний, и это, если не брать продолжение прополки собственной родни и китайской аристократии, которая все еще не смирилась с его главенством.
На том, чтобы встретить Тоси по всем правилам «котоу» настоял Кер, и я, подумав над этой проблемой в течении двух дней и взвесив все «за» и «против», согласился, хотя остальные мои приближенные предлагали совсем иной подход, включающий пальбу из пушек и даже проведение шикарнейшей ассамблеи с обязательными здравницами, массовой попойкой и танцами. Я где-то был даже с ними согласен, но в принятии окончательного решения все-таки решил довериться здравому смыслу, и принять посольство так, как это принято у них на родине, дабы сохранить лицо и иметь возможность говорить с цинцами, не опасаясь их насмешек за моей спиной.