Новая Луна

У одного из парней есть зеркало в сумочке, которую он прибавил к наряду в качестве подходящего аксессуара, и Лукасинью изучает свое отражение. Он великолепен. Он не девушка, он не трансвестит. Он мосу[25] в платье. Его челку взбили и с помощью геля уложили в риф. Легчайшее прикосновение макияжа превращает его скулы в заостренные лезвия, а глаза — в темных убийц. Он движется как ниндзя на каблуках. Не девушка, не совсем парень.

«Думаю, ему нравится», — говорит Цилиндр-и-монокль.

«А я думаю, он понял, кто он такой», — прибавляет Воротничок-и-трость.

Одна из девушек цепляется к нему: «Эй, ты, Лукасинью Корта, платье супер, покажи наличку». Говорит: «Хочешь прийти на вечеринку?»

«Куда?»

Она дает ему адрес, и только вернувшись в квартиру Коджо и оставшись в одиночестве, Лукасинью понимает, что это в Тве, столице Асамоа, и что Абена Асамоа может быть там. И что ему нужна — сильно-сильно нужна — и всегда была нужна только та девушка, которая проткнула его ухо металлическим штырьком.

— Странная комната, — говорит музыкант.

Лукас сидит на диване. Напротив дивана стоит стул, другой мебели в комнате нет.

— Она акустически безупречна. Ее разработали для меня, и лучшей акустики ты нигде не слышал.

— Куда мне…

Лукас указывает на стул в центре комнаты.

— Ваш голос, — замечает музыкант.

— Да. — Лукас говорит тихо и без усилий, но его слова разносятся по всей комнате. Он сомневается, что в мире есть другая звуковая комната, которая могла бы сравниться с этой. Инженеров-акустиков, руководивших ее постройкой, он привез из Швеции. Лукасу нравится ее сдержанный стиль. Звуковые чудеса прячутся в стенах с микрожелобками, под звукопоглощающим черным полом и потолком, способным менять форму. Акустическая комната — единственный порок Лукаса, как считает он сам. Он сдерживает волнение, пока музыкант открывает гитарный футляр. Это эксперимент. Он еще ни разу не слушал в этой комнате живую музыку.

— Если не возражаешь. — Лукас кивком указывает на открытый футляр на полу. — Он исказит рисунок волн.

Футляр выносят из комнаты; музыкант склоняется над гитарой и играет тихую гамму на пробу. Лукасу звуки кажутся мягкими и чистыми, как дыхание.

— Очень хорошо.

— Тебе бы стоило присесть сюда и послушать, — говорит Лукас. — Только вот кто тогда будет играть на гитаре?

Закончив настройку, музыкант кладет обе руки на деревянный корпус инструмента.

— Что бы вы хотели услышать?

— Я просил тебя на вечеринке сыграть песню. Мамину любимую.

— «Águas de Março».

— Сыграй ее для меня.

Пальцы порхают над грифом, для каждого слова находится аккорд. Голос у парня не самый сильный и не самый изысканный из всех, какие Лукасу доводилось слышать, — скорее, интимный шепот, как будто он поет самому себе. Но он ласкает песню, превращает музыкальный диалог в постельный разговор между певцом и гитарой. Голос и струны синкопируют, вторя ритму; между ними он исчезает, оставляя лишь беседу: аккорды и стихи. Дыхание Лукаса становится неглубоким. Каждое его чувство настроено так же точно, как и струны гитары, наполнено живой гармонией и резонирует, сосредоточившись на певце и песне. Вот душа саудади. Вот святая мистерия. Эта комната — его церковь, его террейру. Это все, о чем Лукас может мечтать.

Жоржи, музыкант, завершает песню. Лукас берет себя в руки.

— «Eu Vim da Bahia»? — спрашивает он. Старая песня Жуана Жильберту со сложной нисходящей аккордовой последовательностью и разбивающим сердце группетто. Жоржи кивает. «Lua de São Jorge». «Nada Sera Como Antes». «Cravo e Canela». Все старые песни, которые мать Лукаса привезла из зеленой Бразилии на Луну. Песни его детства, песни заливов, холмов и закатов, которые он никогда не видел и не сможет увидеть. Они были семенами красоты, сильными и печальными, в сером аду Луны. Лукас Корта еще в юности понял, что живет в аду. Единственный способ преобразить ад, хотя бы выжить в нем, — сделаться его правителем.

Лукас чувствует, как по его щеке бежит слеза.

«Por Toda a Minha Vida» заканчивается. Лукас сидит молча и не шевелясь, позволяя эмоциям успокоиться.

— Спасибо, — говорит Лукас. — Ты красиво играешь. — Мыслью посылает фамильяру Жоржи оплату.

— Это больше, чем мы условились.

— Музыканту не нравится, что ему переплатили?

Жоржи приносит футляр и прячет в него гитару. Лукас следит, с какой заботой и любовью он обращается с инструментом: вытирает пот со струн, выдувает пыль из-под конца грифа. Словно укладывает ребенка в колыбель.

— Эта комната слишком хороша для меня, — говорит Жоржи.

— Эта комната создана для тебя, — отвечает Лукас. — Приходи снова. На следующей неделе. Пожалуйста.

— За такие деньги я приду, стоит вам только свистнуть.

— Не искушай меня.

И вот оно — промелькнувшая улыбка, мимоходом встретившиеся взгляды.

— Хорошо найти того, кто ценит классику, — говорит Жоржи.

— Хорошо найти того, кто ее понимает, — вторит Лукас. Жоржи поднимает тяжелый футляр с гитарой. Токинью открывает дверь акустической комнаты. Даже приглушенные шаги и поскрипывание гитарного футляра звучат безупречно.