Красиво исписанным,ЗолотообрезнымДерзким моим листкамТы улыбалась.Простила, что хвастаюЛюбовью твоей и моимВ одной тебе обретенным счастьем.Простила милое самохвальство.Да, самохвальство! Оно смердитЛишь для завистников,Для раздушенных друзейИ собственного вкуса.Пусть радость бытия сильна,Радость от бытия сильнее,Когда ЗулейкаМне дарит безмерное счастье,Бросая мне свою любовь,Как мяч;Его ловлю яИ ей бросаю в ответСебя, посвященного ей.Вот то прекрасное мгновенье!И вновь отрывает меня от тебяТо армянин, то франк.Но дни поглощает,Но годы длится,Пока я вновь создаюТысячекратноВсе то, что ты расточила.И снова свиваюСчастья пестрого жгут,Который на тысячу нитейТы распустила, Зулейка!Здесь перлы поэзии,Те, что мне выбросилСтрасти твоей могучий прибойНа берег жизни пустынный.Искусными пальцамиТонко подобранные,Сплетенные с золотомИ самоцветами, —Укрась ими шею и грудь!Они – дождевые капли Аллаха,Созревшие в скромной жемчужнице!
«Раб, народ и угнетатель…»
ЗулейкаРаб, народ и угнетательВечны в беге наших дней.Счастлив мира обитательТолько личностью своей.Жизнь расходуй как сумеешь,Но иди своей тропой.Всем пожертвуй, что имеешь,Только будь самим собой.ХатемДа, я слышал это мненье,Но иначе я скажу:Счастье, радость, утешенье —Все в Зулейке нахожу.Чуть она мне улыбнется,Мне себя дороже нет.Чуть, нахмурясь, отвернется —Потерял себя и след.Хатем кончился б на этом.К счастью, он сообразил:Надо срочно стать поэтомИль другим, кто все ж ей мил.Не хочу быть только рабби,В остальном – на твой совет:Фирдоуси иль Мутанаби,А царем – и спору нет.